Книга волшебная гора читать онлайн. Томас манн - волшебная гора

Роман Томаса Манна «Волшебная гора» был написан в первой половине 20 века. Он отражает взгляды людей, которые жили в начале века, до наступления Первой мировой войны. События происходят в Швейцарии, в горах.

Главный герой Ганс приезжает в санаторий, где его брат лечится от туберкулёза. Сначала он хотел побыть там недолго, но его заворожил образ жизни санатория, перед отъездом он начал ощущать признаки заболевания, и врач рекомендовал ему остаться. Так краткосрочная поездка затянулась на несколько лет.

Оказавшись ограждённым от суеты повседневности, Ганс обращает внимание, что время в санатории течёт иначе. Можно сказать, что оно здесь практически не имеет значения. Людям некуда торопиться, всё идёт по установленному распорядку. Здесь всё размеренно, что так не похоже на жизнь снаружи.

Ганс знакомится с обитателями санатория. Они рассуждают на философские темы: о хорошем и плохом, о нравственных нормах, жизненных ценностях, стремлении к познанию, здоровье души. Чаще всего Ганс разговаривает с тремя друзьями. Они разные, и от каждого из них Ганс получает полезную информацию, слышит то, что его меняет.

Один из приятелей главного героя Сеттембрини выступает за развитие, прогресс, воплощение либеральных идей. Второй – Нафта – выступает в пользу традиций, сохранения консервативного порядка. Папперкорн считает, что самое главное – уметь наслаждаться жизнью, главным для него являются удовольствие и польза. Все больные живут словно в другом мире, даже накануне Первой мировой войны они умудряются развлекаться по-своему, флиртовать, влюбляться и проводить спиритические сеансы.

Писатель стремился отразить внутреннее состояние людей того времени на примере санатория как обособленного места. Это как курорт, где люди отвлекаются от внешних проблем, только здесь живут годами. Люди здесь болеют, но скорее, это болезнь не тела, а души. Души, которая хочет убежать от проблем и уйти от ответственности, оставаясь в своём собственном мире. Только такое бегство всё же не решит проблем, о чём свидетельствует наступление войны.

На нашем сайте вы можете скачать книгу "Волшебная гора" Томас Манн бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.

Роман «Волшебная гора» вырос из сатирической повести, которую Томас Манн решил написать после посещения одного из санаториев Давоса, где в то время лечилась его супруга Катя. Основной идеей произведения должно было стать высмеивание человеческой неприспособленности к реальной жизни и, как следствие, бегство личности в болезнь. Работа над «Волшебной горой» была начата в 1912-м году, прервана Первой мировой войной и вновь возобновлена в 1920-м. Двухтомный роман был выпущен в 1924-м году издательством С. Фишер.

Первоначальная идея осталась в «Волшебной горе» в образе главного героя – двадцатидвухлетнего инженера Ганса Касторпа, приехавшего в санаторий «Берггоф», чтобы навестить своего двоюродного брата – больного туберкулёзом Иоахима Цимсена. Незаметно для молодого человека трёхнедельный отпуск превращается в семилетний период лечения небольших «влажных очажков» . Воспитанный двоюродным дедом Ганс Касторп рисуется автором как «простак» , склонный скорее к ничегонеделанию, чем к труду. Приличная рента, оставшаяся после смерти родителей, и «уважительная причина» в виде болезни, открывают перед главным героем уникальную возможность быть тем, кто он есть, - то есть никем: человеком, живущим по строго заведённому порядку, вкусно кушающим, влюбляющимся, развлекающимся и учащимся.

В жанровом плане «Волшебная гора» обращается не только к сатирическому началу, но и сочетает в себе черты психологического (размышления о влечении человека к смерти, подробные описания любовных переживаний главного героя и т.п.), бытового (внимание к деталям, рассказ об устройстве жизни санатория «Берггоф»), исторического (рассуждения героев о политике, о судьбах Европы начала XX века, упоминание о Первой мировой войне), философского (проблема времени, жизни и смерти, здоровья и болезни, хорошего и плохого) и романа-воспитания (Ганс Касторп как ученик в восприятии либералиста-масона Сеттимбрини и иезуита-консерватора Нафты).

• время романа: по мнению автора, это и реальное время, за которое прочитывается текст, и художественное время, имеющее практически безграничные возможности (останавливаться, растягиваться, сжиматься, прерываться и т.п.);
• историческое время (передача примет эпохи, упоминание тех или иных исторических событий);
• время как физическая субстанция и характеристика предметного мира.

Томас Манн исследует время через внутреннее восприятие его человеком. В романе время соотносится с пространством: как и большое расстояние, так и продолжительное время, позволяет Гансу Касторпу отрешиться от привычных связей и погрузиться в новое для него место, общество и состояние. «Санаторное» («больничное» ) время противопоставляется в «Волшебной горе» «равнинному» (жизненному ) времени здорового человека: по мнению Иоахима Цимсена, время в «Берггофе» «и летит, и тянется» , но преимущественно «стоит на месте» . Связано это с тем, что жизнь в горах застывает в своих постоянно повторяющихся событиях (приёмах пищи, лежании на воздухе, осмотре врачей и т.п.), в то время как «там внизу жизнь приносит за год столько перемен» (мнение фрау Штер). Для выпившего Ганса Касторпа время и вовсе перестаёт существовать, в трезвом же состоянии он меряет его через те радости, которые даются ему жизнью в течение дня – к примеру, курением любимой сигары.

Попытка осмыслить время (допустим, при измерении температуры) замедляет ход минут, между тем, как время, проведённое без размышлений о нём, «проносится просто мгновенно» (семь дней в «Берггофе»). Рассуждая о времени, Ганс Касторп, во-первых, отказывает ему в определении «сущности» , а, во-вторых, возводит его в ранг субъективных величин: «Если оно человеку кажется долгим, значит оно долгое, а если коротким, так оно короткое, а насколько оно долгое или короткое в действительности – этого никто не знает» . Измерение времени через пространство (движение стрелки по циферблату), по мнению главного героя, не имеет смысла, поскольку всё то же пространство никак нельзя измерить временем: к примеру, реальный путь из Гамбурга до Давоса занимает двадцать часов поездом, гораздо больше времени – пешком и меньше секунды в мыслях.

Наполненность или пустота времени, только на первый взгляд, сказываются на его восприятии человеком: распространённое мнение, что интересные события убыстряют время, а скучные – задерживают, касается только небольших величин; большое количество пустого времени имеет обыкновение проноситься быстро, а заполненного впечатлениями – тянутся невероятно медленно. Убыстрение времени может быть связано и с ожиданием чего-то важного человеком: к примеру, Ганс Касторп, ждущий очередной воскресной встречи со своей возлюбленной в месте раздачи почты, «проглатывает» неделю, подобного обжоре, который ест, не замечая ценности пищи.

Тема любви в романе связана с образом молодой русской пациентки Клавдии Шоша, в которую влюбляется не только главный герой, но и другие больные. Сама же девушка выбирает в свои временные спутники богатого кофейного плантатора – голландца Питера Пеперкорна. Последний воплощает в своём образе идею гедонизма: страдающий от тропической лихорадки Пеперкорн даже в болезни строит свою жизнь так, чтобы получать от неё удовольствие – он вкусно ест, много пьёт, радуется всем без исключения людям и любит всем своим существом.

Итальянский литератор Лодовико Сеттимбрини соотносится в «Волшебной горе» со свободой, революцией, стремлением к обновлению мироустройства. Его идейный противник – консерватор Нафта, напротив, стоит на позиции незыблемости традиционных ценностей. Вместе они представляют собой Разум и являются антагонистами Питера Пеперкорна и Клавдии Шоша, являющимися выражением Чувственного начала жизни. Ганс Касторп не принадлежит ни к одной из сторон: он стремится к познанию, но ни одна из услышанных идей не захватывает его слишком глубоко; он влюбляется в прелестную женщину, но она почти не отвечает ему взаимностью. Со временем главным героем, как и большинством пациентов санатория, овладевает «демон тупоумия» , справиться с которым оказывается под силу только Войне, вырывающей его на равнину и бросающей в самую гущу жизни и смерти.

ВСТУПЛЕНИЕ

История Ганса Касторпа, которую мы хотим здесь рассказать, - отнюдь не ради него (поскольку читатель в его лице познакомится лишь с самым

Обыкновенным, хотя и приятным молодым человеком), - излагается ради самой этой истории, ибо она кажется нам в высокой степени достойной

Описания (причем, к чести Ганса Касторпа, следует отметить, что это именно его история, а ведь не с любым и каждым человеком может

Случиться история). Так вот: эта история произошла много времени назад, она, так сказать, уже покрылась благородной ржавчиной старины, и

Повествование о ней должно, разумеется, вестись в формах давно прошедшего.
Для истории это не такой уж большой недостаток, скорее даже преимущество, ибо любая история должна быть прошлым, и чем более она -

Прошлое, тем лучше и для ее особенностей как истории и для рассказчика, который бормочет свои заклинания над прошедшими временами; однако

Приходится признать, что она, так же как в нашу эпоху и сами люди, особенно же рассказчики историй, гораздо старее своих лет, ее возраст

Измеряется не протекшими днями, и бремя ее годов - не числом обращений земли вокруг солнца; словом, она обязана степенью своей давности не

Самому времени; отметим, что в этих словах мы даем мимоходом намек и указание на сомнительность и своеобразную двойственность той

Загадочной стихии, которая зовется временем.
Однако, не желая искусственно затемнять вопрос, по существу совершенно ясный, скажем следующее: особая давность нашей истории зависит еще

И от того, что она происходит на некоем рубеже и перед поворотом, глубоко расщепившим нашу жизнь и сознание... Она происходит, или, чтобы

Избежать всяких форм настоящего, скажем, происходила, произошла некогда, когда-то, в стародавние времена, в дни перед великой войной, с

Началом которой началось столь многое, что потом оно уже и не переставало начинаться. Итак, она происходит перед тем поворотом, правда

Незадолго до него; но разве характер давности какой-нибудь истории не становится тем глубже, совершеннее и сказочнее, чем ближе она к этому

"перед тем"? Кроме того, наша история, быть может, и по своей внутренней природе не лишена некоторой связи со сказкой.
Мы будем описывать ее во всех подробностях, точно и обстоятельно, - ибо когда же время при изложении какой-нибудь истории летело или

Тянулось по подсказке пространства и времени, которые нужны для ее развертывания? Не опасаясь упрека в педантизме, мы скорее склонны

Утверждать, что лишь основательность может быть занимательной.
Следовательно, одним махом рассказчик с историей Ганса не справится. Семи дней недели на нее не хватит, не хватит и семи месяцев. Самое

Лучшее - и не стараться уяснить себе заранее, сколько именно пройдет земного времени, пока она будет держать его в своих тенетах. Семи лет,

Даст бог, все же не понадобится.
Итак, мы начинаем.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПРИЕЗД

В самый разгар лета один ничем не примечательный молодой человек отправился из Гамбурга, своего родного города, в Давос, в кантоне

Граубюнден. Он ехал туда на три недели - погостить.
Из Гамбурга в Давос - путь не близкий, и даже очень не близкий, если едешь на столь короткий срок. Путь этот ведет через несколько

Самостоятельных земель, то вверх, то вниз. С южногерманского плоскогорья нужно спуститься на берег Швабского моря{9}, потом плыть пароходом

По его вздымающимся волнам, над безднами, которые долго считались неисследимыми.
Однако затем путешествие, которое началось с большим размахом и шло по прямым линиям, становится прерывистым, с частыми остановками и

Всякими сложностями: в местечке Роршах, уже на швейцарской территории, снова садишься в поезд, но доезжаешь только до Ландкварта, маленькой

Альпийской станции, где опять надо пересаживаться.

Томас Манн

ВОЛШЕБНАЯ ГОРА

Вступление

История Ганса Касторпа, которую мы хотим здесь рассказать, – отнюдь не ради него (поскольку читатель в его лице познакомится лишь с самым обыкновенным, хотя и приятным молодым человеком), – излагается ради самой этой истории, ибо она кажется нам в высокой степени достойной описания (причем, к чести Ганса Касторпа, следует отметить, что это именно его история, а ведь не с любым и каждым человеком может случиться история). Так вот: эта история произошла много времени назад, она, так сказать, уже покрылась благородной ржавчиной старины, и повествование о ней должно, разумеется, вестись в формах давно прошедшего.

Для истории это не такой уж большой недостаток, скорее даже преимущество, ибо любая история должна быть прошлым, и чем более она – прошлое, тем лучше и для ее особенностей как истории и для рассказчика, который бормочет свои заклинания над прошедшими временами; однако приходится признать, что она, так же как в нашу эпоху и сами люди, особенно же рассказчики историй, гораздо старее своих лет, ее возраст измеряется не протекшими днями, и бремя ее годов – не числом обращений земли вокруг солнца; словом, она обязана степенью своей давности не самому времени; отметим, что в этих словах мы даем мимоходом намек и указание на сомнительность и своеобразную двойственность той загадочной стихии, которая зовется временем.

Однако, не желая искусственно затемнять вопрос, по существу совершенно ясный, скажем следующее: особая давность нашей истории зависит еще и от того, что она происходит на некоем рубеже и перед поворотом, глубоко расщепившим нашу жизнь и сознание… Она происходит, или, чтобы избежать всяких форм настоящего, скажем, происходила, произошла некогда, когда-то, в стародавние времена, в дни перед великой войной, с началом которой началось столь многое, что потом оно уже и не переставало начинаться. Итак, она происходит перед тем поворотом, правда незадолго до него; но разве характер давности какой-нибудь истории не становится тем глубже, совершеннее и сказочнее, чем ближе она к этому «перед тем»? Кроме того, наша история, быть может, и по своей внутренней природе не лишена некоторой связи со сказкой.

Мы будем описывать ее во всех подробностях, точно и обстоятельно, – ибо когда же время при изложении какой-нибудь истории летело или тянулось по подсказке пространства и времени, которые нужны для ее развертывания? Не опасаясь упрека в педантизме, мы скорее склонны утверждать, что лишь основательность может быть занимательной.

Следовательно, одним махом рассказчик с историей Ганса не справится. Семи дней недели на нее не хватит, не хватит и семи месяцев. Самое лучшее – и не стараться уяснить себе заранее, сколько именно пройдет земного времени, пока она будет держать его в своих тенетах. Семи лет, даст бог, все же не понадобится.

Итак, мы начинаем.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В самый разгар лета один ничем не примечательный молодой человек отправился из Гамбурга, своего родного города, в Давос, в кантоне Граубюнден. Он ехал туда на три недели – погостить.

Из Гамбурга в Давос – путь не близкий, и даже очень не близкий, если едешь на столь короткий срок. Путь этот ведет через несколько самостоятельных земель, то вверх, то вниз. С южногерманского плоскогорья нужно спуститься на берег Швабского моря, потом плыть пароходом по его вздымающимся волнам, над безднами, которые долго считались неисследимыми.

Однако затем путешествие, которое началось с большим размахом и шло по прямым линиям, становится прерывистым, с частыми остановками и всякими сложностями: в местечке Роршах, уже на швейцарской территории, снова садишься в поезд, но доезжаешь только до Ландкварта, маленькой альпийской станции, где опять надо пересаживаться. После довольно продолжительного ожидания в малопривлекательной ветреной местности вам наконец подают вагоны узкоколейки, и только с той минуты, когда трогается маленький, но, видимо, чрезвычайно мощный паровозик, начинается захватывающая часть поездки, упорный и крутой подъем, которому словно конца нет, ибо станция Ландкварт находится на сравнительно небольшой высоте, но за ней подъем идет по рвущейся ввысь, дикой, скалистой дороге в суровые высокогорные области.

Ганс Касторп, – так зовут молодого человека, – с его ручным чемоданчиком из крокодиловой кожи, подарком дяди и воспитателя – консула Тинапеля, которого мы сразу же и назовем, – Ганс Касторп, с его портпледом и зимним пальто, мотающимся на крючке, был один в маленьком, обитом серым сукном купе; он сидел у окна, и так как воздух становился к вечеру все свежее, а молодой человек был баловнем семьи и неженкой, он поднял воротник широкого модного пальто из шелковистой ткани. Рядом с ним на диване лежала книжка в бумажной обложке – «Ocean steamships», которую он в начале путешествия время от времени изучал; но теперь она лежала забытая, а паровоз, чье тяжелое хриплое дыхание врывалось в окно, осыпал его пальто угольной пылью.

Два дня пути уже успели отдалить этого человека, к тому же молодого, – а молодой еще некрепко сидит корнями в жизни, – от привычного мира, от всего, что он считал своими обязанностями, интересами, заботами, надеждами, – отдалить его гораздо больше, чем он, вероятно, мог себе представить, когда ехал в наемном экипаже на вокзал. Пространство, которое переваливалось с боку на бок между ним и родным домом, кружилось и убегало, таило в себе силы, обычно приписываемые времени; с каждым часом оно вызывало все новые внутренние изменения, чрезвычайно сходные с теми, что создает время, но в некотором роде более значительные. Подобно времени, пространство рождает забвенье; оно достигает этого, освобождая человека от привычных связей с повседневностью, перенося его в некое первоначальное, вольное состояние, и даже педанта и обывателя способно вдруг превратить в бродягу. Говорят, что время – Лета; но и воздух дали – такой же напиток забвения, и пусть он действует менее основательно, зато – быстрее.

Нечто подобное испытывал и Ганс Касторп. Он вовсе не собирался придавать своей поездке особое значение, внутренне ожидать от нее чего-то. Напротив, он считал, что надо поскорее от нее отделаться, раз уж иначе нельзя, и, вернувшись совершенно таким же, каким уехал, продолжать обычную жизнь с того места, на котором он на мгновение прервал ее. Еще вчера он был поглощен привычным кругом мыслей – о только что отошедших в прошлое экзаменах, о предстоящем в ближайшем будущем поступлении практикантом к «Тундеру и Вильмсу» (судостроительные верфи, машиностроительный завод, котельные мастерские) и желал одного – чтобы эти три недели прошли как можно скорее, – желал со всем нетерпением, на какое, при своей уравновешенной натуре, был способен. Но теперь ему начинало казаться, что обстоятельства требуют его полного внимания и что, пожалуй, не следует относиться к ним так уж легко. Это возношение в области, воздухом которых он еще никогда не дышал и где, как ему было известно, условия для жизни необычайно суровы и скудны, начинало его волновать, вызывая даже некоторый страх. Родина и привычный строй жизни остались не только далеко позади, главное – они лежали где-то глубоко внизу под ним, а он продолжал возноситься. И вот, паря между ними и неведомым, он спрашивал себя, что ждет его там, наверху. Может быть, это неразумно и даже повредит ему, если он, рожденный и привыкший дышать на высоте всего лишь нескольких метров над уровнем моря, сразу же поднимется в совершенно чуждые ему области, не пожив предварительно хоть несколько дней где-нибудь не так высоко? Ему уже хотелось поскорее добраться до места: ведь когда очутишься там, то начнешь жить, как живешь везде, и это карабканье вверх не будет каждую минуту напоминать тебе, в сколь необычные сферы ты затесался. Он выглянул в окно: поезд полз, извиваясь по узкой расселине; были видны передние вагоны и паровоз, который, усиленно трудясь, то и дело выбрасывал клубы зеленого, бурого и черного дыма, и они потом таяли в воздухе. Справа, внизу, шумели воды; слева темные пихты, росшие между глыбами скал, тянулись к каменно-серому небу. Временами попадались черные туннели, и когда поезд опять выскакивал на свет, внизу распахивались огромные пропасти, в глубине которых лежали селения. Потом они снова скрывались, опять следовали теснины с остатками снега в складках и щелях. Поезд останавливался перед убогими вокзальчиками и на конечных станциях, от которых отходил затем в противоположном направлении; тогда все путалось, и трудно было понять, в какую же сторону ты едешь и где какая страна света. Развертывались величественные высокогорные пейзажи с их священной фантасмагорией громоздящихся друг на друга вершин, и тебя несло к ним, между ними, они то открывались почтительному взору, то снова исчезали за поворотом. Ганс Касторп вспомнил, что область лиственных лесов уже осталась позади, а с нею, вероятно, и зона певчих птиц, и от мысли об этом замирании и оскудении жизни у него вдруг закружилась голова и ему стало не по себе; он даже прикрыл глаза рукой. Но дурнота тут же прошла. Он увидел, что подъем окончен, – перевал был преодолен. И тем спокойнее поезд побежал по горной долине.