«Идейно художественное своеобразие лирики Фета. Художественные особенности произведений фета Направления творчества фета
Обращаясь в стихотворении «Поэтам» (1890) к собратьям по перу, Фет писал:
С торжищ житейских, бесцветных и душных,
Видеть так радостно тонкие краски,
В радугах ваших, прозрачно-воздушных,
Неба родного мне чудятся ласки.
Оригинальный взгляд на поэзию он формулировал так: «Поэт есть сумасшедший и никуда не годный человек, лепечущий божественный вздор». В этом высказывании выражена мысль об иррациональности поэзии. «Что не выразишь словами, звуком на душу навей», — вот задача поэта. Творчество Фета в соответствии с этой установкой чрезвычайно музыкально. Он, как правило, не стремится создавать картины, а говорит о своем впечатлении от увиденного, услышанного, осмысленного. Не случайно Фета называют предшественником импрессионизма (от франц. Impression — впечатление), направления, утвердившегося в искусстве рубежа XIX—XX вв.
Стихотворение «Майская ночь» (1870) показательно для уяснения творческой методологии Фета. Оно являет собой оригинальный сплав романтизма и реализма. Поэт, вроде бы, говорит о невозможности счастья «на суетной земле... в среде убогой», «оно — как дым», но идеал Фета все же реализуется в сугубо земной, хотя возвышенной и прекрасной любви, в столь же полных жизни, красок, запахов картинах природы. Социальное, житейское поэт последовательно противопоставляет иным проявлениям земного бытия, полным эстетического содержания.
Природа — не просто одна из тем лирики Фета, но важнейший источник поэтической образности большинства его стихотворений.
В стихотворении «Вечер» (1855) с удивительной тонкостью передан сам процесс перехода природы от дневного к ночному состоянию. Вся первая строфа составлена из безличных предложений, призванных выразить текучесть, переходность момента, движение, в котором находится мир:
Прозвучало над ясной рекою,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немою,
Засветилось на том берегу.
Затем синтаксис становится более полным, как бы создавая впечатление ставших в вечернем свете более четкими контуров предметов.
Переходные, пограничные состояния природы особенно привлекают поэта. Они запечатлеваются как слепок тайных желаний человеческой души, стремящейся к возвышенному и любящей земное. В стихотворении «Заря прощается с землею...» (1858) этот человеческий аспект восприятия происходящего в мире выражен отчетливо. Позиция лирического героя обозначена уже в первой строфе:
Смотрю на лес, покрытый мглою,
И на огни его вершин.
Именно ему принадлежат восхищенные восклицания двух последующих четверостиший, он размышляет о том, что деревья, стремящиеся в небо вслед за уходящими солнечными лучами:
Как будто, чуя жизнь двойную
И ей овеяны вдвойне, —
И землю чувствуют родную,
И в небо просятся оне.
...Как душа человека — в этом убеждает одухотворенная картина вечернего леса, созданная поэтом.
Фет не акцентирует связь человека с природой, она проявляется как естественное качество изображаемой жизни, героев. В этом, кроме проанализированных выше, убеждает и стихотворение «Еще весны душистой нега» (1854). Полные снега овраги, гремящая по утренней морозной земле телега, пролетающие вестниками весны птицы, «красавица степная с румянцем сизым на щеках» изображены как естественные части общей картины жизни, ждущей очередного и вечно нового прихода весны.
Синтаксическая «крайность» характеризует и строй стихотворений «Это утро, радость эта...» (1881), «Шепот, робкое дыханье...» (1850). Здесь поэт вовсе отказывается от глаголов. При этом стихотворения наполнены событиями жизнью, движением. В пейзажном стихотворении «Это утро, радость эта...» перечисление, нагнетание примет весны может показаться «голым», безоценочным: «Эти горы, эти долы, эти мошки, эти пчелы, этот зык и свист». Но все перечисляемое окрашено в совершенно определенные тона первой строкой, как первым лучом утреннего весеннего солнца. И повторяющееся 23 раза в разных вариантах местоимение — «это», «эта», «этот», «эти» — как бы связывает разрозненные кусочки бытия в единую живую и движущуюся картину Каждый повтор — как вдох и выдох восторга перед открывающейся красотой преображенной весенней природы.
В стихотворении «Шепот, робкое дыханье...» при отсутствии сказуемых поэт создает последовательный рассказ о любовном свидании, вечерней встрече (первая строфа), дивной ночи, проведенной любящими наедине (вторая строфа), расставанье на утренней заре (третья строфа). Природа дает поэту краски для создания картины полной неги и в то же время целомудренной любви. Прием психологического параллелизма использован здесь поэтом с высшим мастерством. Любовь в изображении Фета драгоценна каждым своим мигом, даже слезы расставания — одно из проявлений счастья, переполняющего любящих и выплеснувшегося в финальной строке:
И заря, заря!
Стихотворения «На заре ты ее не буди», «Я пришел к тебе с приветом...» также являются классическими образцами любовной лирики Фета. Впрочем, как всегда у Фета, можно говорить лишь о доминирующей в произведении теме, но ее развитие включает в орбиту художественного изображения иные темы, мотивы, образный мир расширяется, стремясь охватить бытие в целом.
В «Я пришел к тебе с приветом...» (1843) лирический герой стремится приобщить любимую к тому миру, который любит, которому органически принадлежит. В первых двух строфах он является ей, как вестник вечно радостного, прекрасного, обновляющегося с каждым новым днем мира живой природы. И как органичная ее часть, естественное продолжение должны восприниматься любовь, песня, о которых идет речь дальше.
Характерной особенностью картин Фета является обобщенность, частое отсутствие конкретики, индивидуального лика того, о чем идет речь. Излюбленные им образы — солнце, луна, свет, лес, воздух, день, вечер, утро, ночь — едины для всех. И в этом стихотворении речь идет о лесе, листьях, ветках, птицах вообще. Каждый читатель имеет возможность наполнить образы, воплощенные поэтом в индивидуально-неповторимой стихотворной форме, собственным зрительным, звуковым, чувственным содержанием, конкретизировать их в своем воображении за счет знакомых, дорогих и близких только ему картин, деталей.
То же можно сказать и о возлюбленной, к которой обращается лирический герой. Очевидно, что ему нет необходимости рисовать ее индивидуализированный портрет, говорить о каких-то личностных психологических качествах, потому что он ее знает, да к тому же и любит, и эта любовь делает прекрасным все окружающее. Читатель через собственный жизненный опыт может прикоснуться к доступному для всех, хрупкому и прекрасному чувству, которое так эмоционально вылилось в восклицаниях лирического героя стихотворения. Предельная обобщенность сочетается у Фета с удивительной интимностью переживания.
Так же естественно, как светит солнце, непреднамеренно, как приходит любовь, рождается и поэзия, песня, о которой идет речь в заключительной строфе стихотворения. И неважно, о чем она будет. Радость, счастье, «веселье», доступные каждому, явятся в ней — это важнее. Красота природы, любви, поэзии, жизни воплощается в этом стихотворении Фета в неразрывном и естественном единстве.
Лирика А.А.Фета по праву считается одним из наиболее ярких и оригинальных явлений русской поэзии. Она серьезно повлияла на развитие поэтов последующих десятилетий, и главное, позволяет новым поколениям читателей приобщиться к миру непреходящей красоты человеческих чувств, природы, тайной власти загадочного и прекрасного музыкального слова.
В преддверье 60-х гг. Фет включается в литературную и эстетическую полемику, поначалу как бы разделяя взгляды таких своих друзей, как Л. Н. Толстой и И. С. Тургенев, выдвигавших категорические возражения против материалистической эстетики и бурного вторжения политической проблематики в искусство.
Однако у Тургенева и Толстого эти эстетические выступления сочетались с вдумчивым анализом современных социальных явлений, с готовностью объективно и глубоко вникать во внутренний смысл общественных процессов, у Фета же они отражаливзгляды, формировавшиеся на фоне упрямого, все более укреплявшегося консерватизма, упорного стремления отделить искусство от всего современного, принадлежащего интересам общественной жизни.
Стремясь «развести» поэзию с политикой, наукой, практической деятельностью человека, с философией, Фет, хотевший выявить специфику искусства и «защитить» его, фактически его обеднял, умаляя его социальное значение, отгораживая искусство от питающих его интеллектуальных истоков.
Однако многие крайние суждения Фета, возмущавшие современников, не воплотились в его творчестве. Конечно, они сказались на известной избранности, ограниченности проблематики его произведений, но ни от философии, ни от современных умонастроений Фету не удалось полностью укрыться в лирике.
Подлинный художник, Фет не перенес в свою поэзию практицизма помещика-предпринимателя, который он культивировал в себе в быту, не отразил своих политических предрассудков.
Эти стороны его личности не представлялись ему поэтичными, достойными стать объектом литературного воспроизведения. В поэзии он выражал чувства и мысли современного человека, волнуемого философскими вопросами и таящего в глубинах сознания боль и скорбь своей эпохи, но утоляющего ее в общении с природой, в гармонии природного существования.
Эта особенность поэзии Фета сделала возможным обращение его к философской поэзии, которую он принципиально отрицал с позиций эстетики «чистого искусства».
Философские вопросы по существу составляли неотъемлемую часть духовной его жизни во все ее периоды. В сборнике 1850 г. «зимние», осенние, сумрачные мотивы хотя и сочетались со светлыми картинами цветения, весны, с изображением любви и юности, но все же имели особенно важное, конструктивное значение. В сборнике 1856 г. «гамлетическая» лирика явно оттесняется антологической.
В 50-е гг. в творчестве Фета преобладающим становится «антологическое», внутренне уравновешенное, идеальное поэтическое начало. Тема умиротворяющей силы искусства, которое вступает в союз с вечно живой и обновляющейся природой, делается ведущей в его поэзии, что придает творчеству Фета этой поры классическую ясность и художественную завершенность.
Конечно, противопоставляя таким образом первый и второй периоды деятельности Фета, мы можем говорить лишь о ведущих тенденциях в отдельные годы, не упуская из виду того, что такое деление достаточно условно, что обе тенденции (тенденция изображения дисгармонического, противоречивого характера природы и психики человека и тенденция «воспевания» их гармонических начал) сосуществовали в его творчестве и служили друг другу фоном.
В конце 50-х и в 60-х гг. идея гармонии человека и природы в творчестве Фета теряет свое абсолютное значение. Если в первый период изображению природы как стихии, существующей иразвивающейся в форме противоречий, соответствует внутренне конфликтный духовный мир человека, а в 50-х гг. гармония природы сливается с гармонией человеческой души, то в последующий период намечающееся расхождение не дает гармонии.
Гармония природы углубляет дисгармонию жизни человека, который жаждет быть вечным и прекрасным, как природа, но обречен борьбе и смерти.
В 70-е гг. это противоречие нарастает в сознании Фета. Мысль о смерти, о необходимости «остановки» процесса жизни человека все более и более подчиняет себе поэта.
Выработанные им в 40—50-х гг. «решения» проблемы «ограниченности» человеческой личности во времени, сознание возможности «растянуть» время за счет выявления его содержательности, «валентности», т. е. наполненности, перестали казаться ему ответом на мучительный вопрос о тайне небытия.
Поэт принимает обрушившиеся на него сомнения и трагические ощущения с присущим ему стоицизмом. Подобно тому, как в предшествовавший период своей жизни он «порвал» с обществом, бросил вызов историческому прогрессу и «ушел» в природу и чистое искусство, теперь он «порывает» с природой, отказывает ей в правах господства над собой и провозглашает союз своего разума с космосом.
Фет, отрекшийся в 60-х гг. от рационализма, объявивший приоритет инстинкта над умом и до хрипоты споривший с Тургеневым, доказывая ему, что искусству не по пути с логическим сознанием, обрушивает на инстинктивное, «природное» чувство — страх смерти — мощный арсенал логических аргументов, берет в союзники Шопенгауэра для пополнения своих доказательств.
Поэт погружается в чтение философских трудов, переводит в 1888 г. знаменитый трактат Шопенгауэра «Мир как воля и представление». В поздних стихотворениях Фета обнаруживаются непосредственные отзвуки концепций этого философа.
В 1882 г. после длительного перерыва выходит новый сборник стихотворений Фета «Вечерние огни», вслед за чем поэт издает под тем же названием еще три сборника, обозначая их как второй (1884), третий (1887) и четвертый (1890). Философская концепционная мысль определяет самую структуру стихотворений, вошедших в эти сборники, составляет их содержание.
Теперь низкой действительности и жизненной борьбе поэт противопоставляет не искусство и единение с природой, а разум и познание. Именно ум, чистое познание, мысль подымают, как утверждает Фет в эти годы, человека над толпой, дают ему власть над миром и полную внутреннюю свободу.
Раньше он постоянно выражал в стихах одно и то же убеждение — убеждение в том, что он принадлежит к природе, что ончасть ее, что в стихах его звучит ее голос.
При этом следует отметить, что, говоря о боге, он разумел силу, определяющую законы природы в космическом масштабе, силу, властвующую во вселенной, но совершенно лишенную этического содержания. Конечно, обращения к богу во всех его стихах имели поэтический, а не религиозный смысл.
Человеческая личность — бесконечно малая часть вселенной — оказывается равна целому, к которому принадлежит. Замкнутая в пространстве личность — благодаря своей способности мыслить — вездесуща, мгновенная — она вечна, и это-то соединение противоположностей в человеке есть чудо вселенной.
Стремление выйти за пределы времени и пространства — один из постоянных мотивов поздней лирики Фета. Этот мотив выражает «разрыв» поэта с природой и богоборческий, непримиримый характер его поэзии этих лет. Поэт начисто отметает обычный для христианских религиозных представлений и традиционный для поэзии мотив освобождения человеческого духа от земной ограниченности через смерть.
Фет не устает повторять, что только жизнь — и жизнь физическая, жизнь тела — уподобляет человека божеству. Отрицая власть над собою времени, он утверждает вместе с тем, что условием безграничной внутренней свободы является единство души и тела и их горение в творчестве, мысли и любви.
Поэтическая тема свободного полета приобретает в стихотворениях этих лет устойчивую форму философской мечты о преодолении власти времени и пространства. Ограниченность человеческого бытия в пространстве и времени — вопрос, который в течение всей жизни был предметом его философских раздумий, — теперь становится трагическим лейтмотивом его философской лирики.
«Родное пространство», свой «круг», своя сфера перестает в конце жизни поэта быть для него убежищем, он охладевает к ней и покидает ее не ради приобщения к природе, а ради гордого господства над нею в сфере духа. Он одержим жаждой жизни и наслаждения ею.
Развивая в своих рефлективных стихах мысль о философии, мудрости, о познании как пути преодоления страха смерти, а следовательно — и самой смерти, Фет видел и показал относительность этого выхода. Его «языческая», по выражению Н. Страхова, любовь к жизни не могла быть преодолена умозрением, и сильнейшим средством борьбы за счастье и жизнь на склоне лет поэта становится его любовная лирика.
В «Вечерних огнях» появляется целый цикл стихов (не выделенных формально в цикл), посвященных трагически погибшей возлюбленной юности Фета Марии Лазич. Вечность, неизменность, постоянство любви к ней поэта, его живое восприятиедавно ушедшего человека выступают в этих стихотворениях как форма преодоления времени и смерти, разделяющих людей.
В последний период своей деятельности Фет создает новый цикл стихов о любви, в которых он, тяжело болевший старец, бросает вызов трагизму жизни и самой природе, обрекающей человека на смерть. На полях тома произведений Фета около подобных стихотворений Александр Блок, не только любивший творчество этого поэта, но изучавший его, записал многозначительные указания на возраст поэта, сопроводив некоторые из них восклицательными знаками.
М. Горький в одном из эпизодов «В людях» рассказывает о том огромном впечатлении, которое произвело на него, мальчика, подавленного «свинцовыми мерзостями» жизни, случайно услышанное им стихотворение Фета, которое незадолго до того появилось в сборнике поэта «Вечерние огни».
Стихи, обращенные читавшим их человеком к красивой женщине,
Только песне нужна красота,
Красоте же и песен не надо
— прозвучали для услышавшего их гениального подростка как призыв к преклонению перед красотой бытия.
История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.
Фетовскую лирику можно было бы назвать романтической. Но с одним важным уточнением: в отличие от романтиков, идеальный мир для Фета - это не небесный мир, недостижимый в земном существовании «дальний край родной». В представлении об идеале все же отчетливо доминируют приметы земного бытия. Так, в стихотворении «О нет, не стану звать утраченную радость...» (1857) лирическое «я», стремясь избавить себя от «тоскливой жизни цепи», иное бытие представляет как «тихий земной идеал». «Земной идеал» для лирического «я» - тихая прелесть природы и «друзей лелеющий союз»:
Пускай с души больной, борьбою утомленной,
Без грохота спадет тоскливой жизни цепь,
И пусть очнусь вдали, где к речке безыменной
От голубых холмов бежит немая степь.
Где с дикой яблонью убором спорит слива,
Где тучка чуть ползет, воздушна и светла,
Где дремлет над водой поникнувшая ива
И вечером, жужжа, к улью летит пчела.
Быть может... Вечно вдаль с надеждой смотрят очи! -
Там ждет меня друзей лелеющий союз,
С сердцами чистыми, как месяц полуночи,
С душою чуткою, как песни вещих муз <...>
Мир, где герой обретает спасение от «тоскливой жизни цепи», наполнен все же приметами именно земной жизни - это расцветшие весенние деревья, светлые облака, жужжание пчел, растущая над рекой ива - бесконечная земная даль и небесное пространство. Анафора, использованная во второй строфе, еще более подчеркивает единство земного и небесного миров, и составляющих идеал, к которому стремится лирическое «я».
Очень ярко внутреннее противоречие в восприятии земной жизни отразилось в стихотворении 1866 г. «Блеском вечерним овеяны горы»:
Блеском вечерним овеяны горы.
Сырость и мгла набегают в долину.
С тайной мольбою подъемлю я взоры:
- «Скоро ли холод и сумрак покину?»
Настроение, переживание, выразившееся в этом стихотворении, - острая тоска по иному, высшему миру, которую внушает видение величественных гор, позволяет вспомнить одно из известнейших стихотворений А.С. Пушкина «Монастырь на Казбеке». Но отчетливо различны идеалы поэтов. Если для пушкинского лирического героя идеал - «заоблачная келья», в образе которой соединяются мечты об одиноком служении, о разрыве с земным миром и о восхождении к миру небесному, совершенному, то идеал фетовского героя - это тоже мир, далекий от «холода и сумрака» долины, но не требующий разрыва с миром людей. Это человеческая жизнь, но гармонически слитая с небесным миром и потому более прекрасная, совершенная:
Вижу на том я уступе румяном -
двинуты кровель уютные гнезды;
Вон засветились под старым каштаном
Милые окна, как верные звезды.
Красота мира для Фета заключалась и в скрытой мелодии, которой, по мнению поэта, обладают все совершенные предметы и явления. Способность слышать и передавать мелодии мира, музыку, которой пронизано существование каждого явления, каждой вещи, каждого предмета можно назвать одной из особенностей мировидения автора «Вечерних огней». Эта особенность поэзии Фета была отмечена еще его современниками. «Фет в лучшие свои минуты, - писал П.И. Чайковский, - выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область... Это не просто поэт, скорее поэт-музыкант, как бы избегающий даже таких тем, которые легко поддаются выражению словом».
Известно, с каким сочувствием этот отзыв был принят Фетом, признававшимся, что его «всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки», в которую он уходил, насколько хватало его сил. Еще ранее в одной из статей, посвященных Ф.И. Тютчеву, он писал: «Слова: поэзия язык богов - не пустая гипербола, а выражает ясное понимание сущности дела. Поэзия и музыка не только родственны, но нераздельны». «Ища воссоздать гармоническую правду, душа художника, - по словам Фета, - сама приходит в соответственный музыкальный строй». Поэтому слово «пою» для выражения процесса творчества ему казалось наиболее точным.
Исследователи пишут об «исключительной восприимчивости автора «Вечерних огней» к впечатлениям музыкального ряда». Но дело не только в мелодичности стихов Фета, а в способности поэта слышать мелодии мира, явно недоступные уху простого смертного, не поэта. В статье, посвященной лирике Ф.И. Тютчева, сам Фет отметил «гармоническое пение» как свойство красоты, и способность только избранного поэта слышать эту красоту мира. «Красота разлита по всему мирозданию, - утверждал он. - Но для художника недостаточно бессознательно находиться под влиянием красоты или даже млеть в ее лучах. Пока глаз его не видит ее ясных, хотя и тонко звучащих форм, там, где мы ее не видим или только смутно ощущаем, - он еще не поэт…». Одно из фетовских стихотворений - «Весна и ночь покрыли дол…» - отчетливо передает, как возникает эта связь между музыкой мира и душой поэта:
Весна и ночь покрыли дол,
Душа бежит во мрак бессонный,
И внятно слышен ей глагол
Стихийной жизни, отрешенной.
И неземное бытие
Свой разговор ведет с душою
И веет прямо на нее
Своею вечною струею.
Как бы доказывая пушкинскую мысль об истинном поэте-пророке как обладателе особого зрения и особого слуха, фетовский лирический субъект видит скрытое от глаз непосвященных существование вещей, слышит то, что недоступно слуху обычного человека. У Фета можно встретить поразительные образы, которые у другого поэта, вероятно, казались бы парадоксом, может быть, неудачей, но они весьма органичны в поэтическом мире Фета: «шепот сердца»,«и я слышу, как сердце цветет», «сердца звучный пыл сиянье льет кругом», «язык ночных лучей», «тревожный ропот тени ночи летней». Герой слышит «цветов обмирающий зов» («Чуя внушенный другими ответ...», 1890), «рыданье трав», «яркое молчанье» мерцающих звезд («Сегодня все звезды так пышно...»). Способностью слышать обладают сердце и рука лирического субъекта («Люди спят, - мой друг, пойдем в тенистый сад...»), мелодией или речью обладает - ласка («Отзвучала последняя нежная ласка...», «Чуждые огласки...»). Мир воспринимается с помощью скрытой от всех, но явственно слышимой лирическим «я» мелодии. «Хор светил» или «звездный хор» - эти образы не раз встречаются в фетовских произведениях, указывая на тайную музыку, которой пронизана жизнь Вселенной («Я долго стоял неподвижно...», 1843; «На стоге сена ночью южной...», 1857; «Вчера расстались мы с тобой...», 1864).
Человеческие чувства, переживания остаются в памяти тоже мелодией («Какие-то носятся звуки / И льнут к моему изголовью. / Полны они томной разлуки, / Дрожат небывалой любовью»). Интересно, что сам Фет, объясняя тютчевские строки «поют деревья», - писал так: «Не станем, подобно классическим комментаторам, объяснять это выражение тем, что тут поют спящие на деревьях птицы, - это слишком рассудочно; нет! Нам приятнее понимать, что деревья поют своими мелодическими весенними формами, поют стройностью, как небесные сферы».
Спустя много лет, в известной статье «Памяти Врубеля» (1910) Блок даст свое определение гения и отличительной чертой гениального художника признает именно способность слышать - но не звуки земного бытия, а таинственные слова, доносящиеся из иных миров. Этим талантом в полной мере был наделен А.А. Фет. Но, как никто из поэтов, он обладал способностью слышать «гармонический тон» и всех земных явлений, и именно эту скрытую мелодию вещей передавать в своей лирике.
Еще одну особенность мировосприятия Фета можно выразить с помощью утверждения самого поэта в письме С.В. Энгельгардт: «Жаль, что новое поколение, - писал он, - ищет поэзию в действительности, когда поэзия есть только запах вещей, а не самые вещи». Именно благоухание мира тонко почувствовал и передал Фет в своей поэзии. Но и здесь сказалась одна особенность, которую первым отметил А.К. Толстой, написавший, что в стихотворениях Фета «пахнет душистым горошком и клевером», «запах переходит в цвет перламутра, в сияние светляка, а лунный свет или луч утренней зари переливается в звук». В этих словах верно схвачена способность поэта живописать тайную жизнь природы, ее вечную изменчивость, не признавая привычных для обыденного сознания четких границ между цветом и звуком, запахом и цветом. Так, например, в поэзии Фета «сияет мороз» («Ночь светла, мороз сияет»), звуки обладают у него способностью «гореть» («Словно все и горит и звенит заодно») или сиять («сердца звучный пыл сиянье льет кругом»). В стихотворении, посвященном Шопену («Шопену», 1882), мелодия не замолкает, а именно угасает.
Стало уже традиционным представление об импрессионистической манере Фета рисовать мир природных явлений. Это верное суждение: Фет стремится передать жизнь природы в ее вечной изменчивости, он не останавливает «прекрасное мгновение», а показывает, что в жизни природы нет даже мгновенной остановки. И это внутреннее движение, «животрепещущие колебания», присущие, по словам самого Фета, всем предметам, явлениям бытия, также оказываются проявлением красоты мира. И потому в своей поэзии Фет, по точному наблюдению Д.Д. Благого, «<...>даже неподвижные предметы, в соответствии со своим представлением об их «сокровенной сущности», приводит в движение: заставляет колебаться, качаться, дрожать, трепетать».
Своеобразие пейзажной лирики Фета отчетливо передает стихотворение 1855 г. «Вечер». Уже первая строфа властно включает человека в таинственную и грозную жизнь природы, в ее динамику:
Прозвучало над ясной рекою,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немою,
Засветилось на том берегу.
Отсутствие подлежащих в описании природных явлений позволяет передать таинственность природной жизни; доминирование глаголов - усиливает ощущение ее изменчивости. Ассонанс (о-у-ю), аллитерация (п-р-з) отчетливо воссоздают многоголосие мира: рокотание далекого грома, отзвуки на него в притихших в ожидании грозы лугах и рощи. Еще более усиливается ощущение стремительно меняющейся, исполненной движения жизни природы во второй строфе:
Далеко, в полумраке, луками
Убегает на запад река;
Погорев золотыми каймами,
Разлетелись, как дым, облака.
Мир как бы увиден лирическим «я» с высоты, его глаз охватывает беспредельные просторы родного края, душа устремляется вслед за этим стремительным движением реки и облаков. Фет поразительно может передать не только видимую красоту мира, но и движение воздуха, его колебания, позволяет и читателю ощутить тепло или холод предгрозового вечера:
На пригорке то сыро, то жарко -
Вздохи дня есть в дыханьи ночном...
Но зарница уж теплится ярко
Голубым и зеленым огнем.
Пожалуй, можно было бы сказать, что темой фетовских стихотворений о природе становится именно изменчивость, таинственная жизнь природы в вечном движении. Но в то же время в этой изменчивости всех природных явлений поэт стремится увидеть некое единство, гармонию. Эта мысль о единстве бытия определяет столь частое появление в лирике Фета образа зеркала или мотива отражения: земля и небо отражают друг друга, повторяют друг друга. Д.Д. Благой очень точно подметил «пристрастие Фета и к воспроизведению, наряду с прямым изображением предмета, его отраженного, мобильного «двойника»: звездное небо, отражающееся в ночном зеркале моря <...>, «повторяющие» себя пейзажи, «опрокинутые» в зыбкие воды ручья, реки, залива». Этот устойчивый в поэзии Фета мотив отражения можно объяснить идеей всеединства бытия, которую Фет и декларативно утверждал в своих стихотворениях: «И как в росинке чуть заметной / Весь солнца лик ты узнаешь, / Так слитно в глубине заветной / Все мирозданье ты найдешь».
Впоследствии, анализируя фетовские «Вечерние огни», известный русский философ Вл. Соловьев так определит фетовскую концепцию мира: «<...> Не только каждое нераздельно пребывает во всем, но и все нераздельно присутствует в каждом <...>. Истинное поэтическое созерцание <...> видит абсолютное в индивидуальном явлении, не только сохраняя, но и бесконечно усиливая его индивидуальность».
Это сознание единства природного мира определяет и всеохватность фетовских пейзажей: поэт как бы стремится одним взглядом охватить безграничность пространства в один миг мировой жизни: землю - реку, поля, луга, леса, горы, и небо и показать стройную гармонию в этой беспредельной жизни. Взгляд лирического «я» мгновенно перебегает от земного мира к небесному, от близи к бесконечно уходящей в беспредельность дали. Своеобразие фетовского пейзажа отчетливо видно в стихотворении «Вечер», с запечатленным здесь неостановимым движением природных явлений, которому противостоит только временный покой человеческой жизни:
Жди ясного на завтра дня.
Стрижи мелькают и звенят.
Пурпурной полосой огня
Прозрачный озарен закат.
В заливе дремлют корабли, -
Едва трепещут вымпела.
Далеко небеса ушли -
И к ним морская даль ушла.
Так робко набегает тень,
Так тайно свет уходит прочь,
Что ты не скажешь: минул день,
Не говоришь: настала ночь.
Фетовские пейзажи как бы увидены с вершины горы или с птичьего полета, в них поразительно сливается видение какой-нибудь незначительной детали земного пейзажа со стремительно убегающей вдаль рекой или безграничной степью, или морской далью и еще более безграничным небесным пространством. Но малое и великое, близкое и дальнее соединяются в единое целое, в гармонически прекрасную жизнь вселенной. Эта гармония проявляется в способности одного явления отзываться на другое явление, как бы зеркально повторять его движение, его звучание, его устремление. Эти движения часто незаметны взгляду (вечер веет, степь дышит), но включаются в общее неостановимое движение вдаль и ввысь:
Теплый вечер тихо веет,
Жизнью свежей дышит степь,
И курганов зеленеет
Убегающая цепь.
И далеко меж курганов
Темно-серою змеей
До бледнеющих туманов
Пролегает путь родной.
К безотчетному веселью
Подымаясь в небеса,
Сыплет с неба трель за трелью
Вешних птичек голоса.
Очень точно своеобразие фетовских пейзажей можно передать его же строчками: «Как будто из действительности чудной / Уносишься в воздушную безбрежность». Стремление живописать постоянно изменяющуюся и в то же время единую в своих устремлениях жизнь природы определяет и обилие анафор в фетовских стихотворениях, как бы соединяющих общим настроением все многочисленные проявления природной и человеческой жизни.
Но весь бесконечный, безграничный мир, как солнце в капле росы, отражается в человеческой душе, бережно хранится ею. Созвучие мира и души - постоянная тема фетовской лирики. Душа, как зеркало, отражает мгновенную изменчивость мира и сама меняется, подчиняясь внутренней жизни мира. Именно поэтому в одном из стихотворений Фет и называет душу «мгновенной»:
Тихонько движется мой конь
По вешним заводям лугов,
И в этих заводях огонь
Весенних светит облаков,
И освежительный туман
Встает с оттаявших полей...
Заря, и счастье, и обман -
Как сладки вы душе моей!
Как нежно содрогнулась грудь
Над этой тенью золотой!
Как к этим призракам прильнуть
Хочу мгновенною душой!
Можно отметить еще одну особенность фетовских пейзажей - их очеловеченность. В одном из своих стихотворений поэт напишет: «То, что вечно, - человечно». В статье, посвященной стихотворениям Ф.И. Тютчева, Фет отождествлял антропоморфизм и красоту. «Там, - писал он, - где обыкновенный глаз и не подозревает красоты, - художник ее видит, <...> кладет на нее чисто человеческое клеймо <...>. В этом смысле всякое искусство - антропоморфизм <...>. Воплощая идеал, человек неминуемо воплощает человека». «Очеловеченность» сказывается прежде всего в том, что природа, как и человек, наделяются поэтом «чувством». В своих воспоминаниях Фет утверждал: «Недаром Фауст, объясняя Маргарите сущность мироздания, говорит: «Чувство - все». Это чувство, - писал Фет, - присуще неодушевленным предметам. Серебро чернеет, чувствуя приближение серы; магнит чувствует близость железа и т.д.». Именно признание в природных явлениях способности чувствовать определяет своеобразие фетовских эпитетов и метафор (кроткая, непорочная ночь; печальная береза; пылкие, томные, веселые, грустные и нескромные лица цветов; лицо ночи, лицо природы, лики зарниц, беспутный побег колючего снега, воздух робеет, веселье дубов, счастье плакучей ивы, молятся звезды, сердце цветка).
Выражением полноты чувств становятся у Фета «дрожь», «трепет», «вздох» и «слезы» - слова, неизменно появляющиеся при описании природы или человеческих переживаний. Дрожат луна («Мой сад»), звезды («Ночь тиха. По тверди зыбкой»). Дрожь и трепет - передают у Фета полноту чувств, полноту жизни. И именно на «дрожь», «трепет», «дыхание» мира отзывается чуткая душа человека, отвечая тем же «трепетом» и «дрожью». Об этом созвучии души и мира писал Фет в стихотворении «Другу»:
Пойми, что сердце только чует
Невыразимое ничем,
То, что в явленьи незаметно
Дрожит, гармонией дыша,
И в тайнике своем заветном
Хранит бессмертная душа.
Неспособность «трепетать» и «дрожать», т.е. сильно чувствовать, для Фета становится доказательством безжизненности. И потому среди немногих отрицательных для Фета явлений природы - надменные сосны, которые «не знают трепета, не шепчут, не вздыхают» («Сосны»).
Но дрожь и трепет - не столько физическое движение, сколько, пользуясь выражением самого Фета, «гармонический тон предметов», т.е. уловленное в физическом движении, в формах внутреннее звучание, скрытый звук, мелодия. Это соединение «дрожания» и «звучания» мира передается во многих стихотворениях, например, «На стоге сена ночью южной»:
На стоге сена ночью южной
Лицом ко тверди я лежал,
И хор светил, живой и дружный,
Кругом раскинувшись, дрожал.
Интересно, что в статье «Два письма о значении древних языков в нашем воспитании» Фет задавался вопросом, как познать сущность вещей, скажем, одной из дюжины рюмок. Исследование формы, объема, веса, плотности, прозрачности, - утверждал он, - увы! оставляют «тайну непроницаемой, безмолвной, как смерть». «Но вот, - пишет он далее, - наша рюмка задрожала всей своей нераздельной сущностью, задрожала так, как только ей одной свойственно дрожать, вследствие совокупности всех исследованных и неисследованных нами качеств. Она вся в этом гармоническом звуке; и стоит только запеть и свободным пением воспроизвести этот звук, для того чтобы рюмка мгновенно задрожала и ответила нам тем же звуком. Вы несомненно воспроизвели ее отдельный звук: все остальные подобные ей рюмки молчат. Одна она трепещет и поет. Такова сила свободного творчества». И далее Фет формулирует свое понимание сути художественного творчества: «Человеку-художнику дано всецельно овладевать самой сокровенной сущностью предметов, их трепетной гармонией, их поющей правдой».
Но свидетельством полноты бытия природы становится для поэта способность не только трепетать и дрожать, а и дышать и плакать. В стихотворениях Фета дышат ветер («Солнце нижет лучами в отвес...»), ночь («Встает мой день, как труженик убогий...»), заря («Сегодня все звезды так пышно...»), лес («Солнце нижет лучами в отвес...»), морской залив («Морской залив»), весна («На распутье»), вздыхают волна («Какая ночь! Как воздух чист...»), мороз («Сентябрьская роза»), полдень («Соловей и роза»), ночное селенье («Это утро, радость эта...»), небо («Пришла, - и тает все вокруг...»). В его поэзии рыдают травы («В лунном сиянии...»), плачут березы и ивы («Сосны», «Ивы и березы»), дрожит в слезах сирень («Не спрашивай, над чем задумываюсь я...»), «блистают» слезами восторга, плачут розы («Знаю, зачем ты, ребенок больной...», «Полно спать: тебе две розы...»), «росою счастья плачет ночь» (Не упрекай, что я смущаюсь...»), плачут солнце («Вот и летние дни убавляются...»), небо («Дождливое лето»), «трепещут слезы во взоре звезд» («Молятся звезды, мерцают и рдеют...»).
Творчество Афанасия Афанасьевича Фета (1820 - 1892) - одна из вершин русской лирики. Фет - поэт великий, поэт гениальный. Сейчас в России нет человека, который не знал бы стихотворений Фета. Ну, хотя бы "Я пришел к тебе с приветом" или "На заре ты ее не буди…" В то же время действительного представления о масштабах этого поэта многие не имеют. Представление о Фете искажено, начиная даже с внешнего облика. Кто - то злонамеренно постоянно тиражирует те портреты Фета, которые были сделаны в период его предсмертной болезни, где лицо его страшно искажено, распухшие глаза - старик в состоянии агонии. Между тем Фет, как видно из портретов, сделанных в период его расцвета, и человеческого и поэтического, - был самым красивым из русских поэтов.
Драма связана с тайной рождения Фета. Осенью 1820 года его отец Афанасий Неофитович Шеншин увез из Германии жену чиновника Карла Фёта в своё родовое поместье. Через месяц родился ребёнок и был записан сыном А.Н. Шеншина. Незаконность этой записи обнаружилась, когда мальчику было 14 лет. Он получил фамилию Фет и в документах стал называться сыном иностранного подданного. А. А. Фет много усилий потратил на то, чтобы вернуть фамилию Шеншина и права потомственного дворянина. До сих пор до конца не разгадана тайна его рождения. Если он сын Фета, то его отец И. Фет был двоюродным дедушкой последней русской императрицы.
Загадочна и жизнь Фета. Про него говорят, что в жизни он был гораздо прозаичней, чем в поэзии. Но это связано с тем, что он был замечательный хозяин. Написал небольшой томик статей об экономике. Из разоренного имения сумел создать образцовое хозяйство с великолепным конным заводом. И даже в Москве на Плющихе в его домике был огород и оранжерея, в январе созревали овощи и фрукты, которыми любил угощать гостей поэт.
В связи с этим о Фете любят говорить как о человеке прозаическом. Но на самом деле и происхождение его таинственное и романтическое, и его смерть загадочна: эта смерть и была, и не была самоубийством. Фет, мучимый болезнью, наконец, решил покончить с собой. Отослал жену, оставил предсмертную записку, схватил нож. Воспользоваться им помешала секретарь. А поэт умер - умер от потрясения.
Биография поэта - это, прежде всего его стихи. Поэзия Фета многогранна, основной её жанр - лирическое стихотворение. Из классических жанров встречаются элегии, думы, баллады, послания. Как "оригинальный фетовский жанр" можно рассматривать "мелодии"" - стихотворения, которые представляют собой отклик на музыкальные впечатления.
Одно из ранних и самых популярных стихотворений Фета - "Я пришёл к тебе с приветом":
Я пришёл к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало, что оно горячим светом
По листам затрепетало;
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой…
Стихотворение написано на тему любви. Тема старая, вечная, а от стихотворений Фета веет свежестью и новизной. Оно ни на что известное нам не похоже. Для Фета это вообще характерно и соответствует его сознательным поэтическим установкам. Фет писал: "Поэзия непременно требует новизны, и ничего для неё нет убийственнее повторения, а тем более самого себя… Под новизною я подразумеваю не новые предметы, а новое их освещение волшебным фонарём искусства".
Необычно уже само начало стихотворения - необычно по сравнению с принятой тогда нормой в поэзии. В частности, пушкинской нормой, которая требовала предельной точности в слове и в сочетании слов. Между тем начальная фраза фетовского стихотворения совсем не точная и даже не совсем "правильная": "Я пришёл к тебе с приветом, рассказать …". Позволил бы себе так сказать Пушкин или кто-нибудь из поэтов пушкинской поры? В то время в этих строчках видели поэтическую дерзость. Фет отдавал себе отчёт в неточности своего поэтического слова, в приближённости его к живой, порой кажущейся не совсем правильной, но от того особенно яркой и выразительной речи. Стихи свои он называл шутливо (но и не без гордости) стихами "в растрёпанном роде". Но каков художественный смысл в поэзии "растрёпанного рода"?
Неточные слова и как бы неряшливые, "растрёпанные" выражения в стихах Фета создают не только неожиданные, но и яркие волнующие образы. Создаётся впечатление, что поэт вроде бы специально и не задумывается над словами, они сами к нему пришли. Он говорит самыми первыми, непреднамеренными словами. Стихотворение отличается удивительной цельностью. Это - важное достоинство в поэзии. Фет писал: "Задача лирика не в стройности воспроизведения предметов, а в стройности тона". В этом стихотворении есть и стройность предметов, и стройность тона. Всё в стихотворении внутренне связано друг с другом, всё однонаправлено, говорится в едином порыве чувства, точно на одном дыхании.
Ещё одно стихотворение из числа ранних - лирическая пьеса "Шёпот, робкое дыхание… ":
Шёпот, робкое дыхание,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица…
Стихотворение написано в конце 40-х годов. Оно построено на одних назывных предложения. Ни одного глагола. Только предметы и явления, которые называются одно за другим: шёпот - робкое дыханье - трели соловья и т.д.
Но при всём том предметным и вещественным стихотворение не назовёшь. Это и есть самое удивительное и неожиданное. Предметы у Фета непредметны. Они существуют не сами по себе, а как знаки чувств и состояний. Они чуть светятся, мерцают. Называя ту или иную вещь, поэт вызывает в читателе не прямое представление о самой вещи, а те ассоциации, которые привычно могут быть с нею связаны. Главное смысловое поле стихотворения - между словами, за словами.
"За словами " развивается и основная тема стихотворения: чувства любви. Чувство тончайшее, словами невыразимое, невыразимо сильное, Так о любви до Фета ещё никто не писал.
Фету нравилась реальность жизни, и это отражалось в его стихах. Тем не менее, просто реалистом Фета трудно назвать, замечая, как тяготеет он в поэзии к грёзам, снам, интуитивным движениям души. Фет писал о красоте, разлитой во всем многообразии действительности. Эстетический реализм в стихах Фета в 40 - 50 годах был действительно направлен на житейское и самое обыкновенное.
Характер и напряжение лирического переживания у Фета зависят от состояния природы. Смена времён года происходит по кругу - от весны до весны. По такому же своеобразному кругу происходит и движение чувства у Фета: не от прошлого к будущему, а от весны до весны, с необходимым, неизбежным её возвращением. В сборнике (1850) на первое место выделен цикл "Снега". Зимний цикл Фета многомотивен: он поёт и о печальной березе в зимнем одеянии, о том, как "ночь светла, мороз сияет, "и "на двойном стекле узоры начертил мороз". Снежные равнины влекут поэта:
Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна,
Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далёких
Одинокий бег.
Фет признаётся в любви к зимнему пейзажу. У Фета преобладает в стихах сияющая зима, в блеске колючем солнца, в бриллиантах снежинок и снежных искр, в хрустале сосулек, В серебристом пуху заиндевелых ресниц. Ассоциативный ряд в этой лирике не выходит за пределы самой природы, здесь её собственная красота, не нуждающаяся в человеческом одухотворении. Скорее она сама одухотворяет и просветляет личность. Именно Фет вслед за Пушкиным воспел русскую зиму, только ему удалось столь многогранно раскрыть её эстетический смысл. Фет вводил в стихи деревенский пейзаж, сценки народной жизни, появлялся в стихах "дедушка бородатый", он "кряхтит и крестится", или ямщик на тройке удалой.
Фета всегда влекла к себе поэтическая тема вечера и ночи. У поэта рано сложилось особое эстетическое отношение к ночи, наступлению темноты. На новом этапе творчества он уже стал называть целые сборники "Вечерние огни", в них как бы особая, фетовская философия ночи.
В "ночной поэзии" Фета обнаруживается комплекс ассоциаций: ночь - бездна - тени - сон - виденья - тайное, сокровенное - любовь - единство "ночной души " человека с ночной стихией. Этот образ получает в его стихах философское углубление, новый второй смысл; в содержании стихотворения появляется второй план-символический. Философско-поэтическую перспективу получает у него ассоциация "ночь-бездна". Она начинает сближаться с жизнью человека. Бездна-воздушная дорога-путь жизни человека.
МАЙСКАЯ НОЧЬ
Отсталых туч над нами пролетает
Последняя толпа.
Прозрачный их отрезок мягко тает
У лунного серпа
Царит весны таинственная сила
С звездами на челе. -
Ты, нежная! Ты счастье мне сулила
На суетной земле.
А счастье где? Не здесь, в среде убогой,
А вон оно - как дым
За ним! за ним! воздушною дорогой-
И в вечность улетим.
Майская ночь сулит счастье, человек летит по жизни за счастьем, ночь-бездна, человек летит в бездну, в вечность.
Дальнейшее развитие этой ассоциации: ночь-существование человека-сущность бытия.
Фет представляет ночные часы раскрывающими тайны мироздания. Ночное прозрение поэта позволяет ему смотреть "из времени в вечность", он видит "живой алтарь мироздания".
Толстой писал Фету: "Стихотворение одно из тех редких в, которых не слова прибавить, убавить или изменить нельзя; оно живое само и прелестно. Оно так хорошо, что, мне кажется, это не случайное стихотворение, а что это первая струя давно задержанного потока".
Ассоциация ночь - бездна - человеческое существование, развиваясь в поэзии Фета, вбирает в себя идеи Шопенгауэра. Однако близость поэта Фета к философу весьма условна и относительна. Идеи мира как представления, человека как созерцателя бытия, мысли об интуитивных прозрениях, видимо, были близки Фету.
В образную ассоциацию стихов Фета о ночи и существование человека вплетается идея смерти (стихотворение "Сон и смерть", написанное в 1858 году). Сон полон суеты дня, смерть полна величавого покоя. Фет отдаёт предпочтение смерти, рисует её образ как воплощение своеобразной красоты.
В целом "ночная поэзия" Фета глубоко своеобразна. У него ночь прекрасна не менее дня, может быть ещё прекрасней. Фетовская ночь полна жизни, поэт чувствует "дыхание ночи непорочной". Фетовская ночь даёт человеку счастье:
Что за ночь! Прозрачный воздух скован;
Над землёй клубится аромат.
О, теперь я счастлив, я взволнован,
О, теперь я высказаться рад! …
У Фета ночная природа и человек полны ожидания сокровенного, которое оказывается доступным всему живому лишь ночью. Ночь, любовь, общение со стихийной жизнью вселенной, познание счастья и высших истин в его стихах, как правило, объединяются.
Творчество Фета представляет собой апофеоз ночи. Для Фета-философа ночь представляет собой основу мирового бытия, она источник жизни и хранительница тайны "двойного бытия", родства человека со вселенной, она у него узел всех живых и духовных связей.
Теперь уже Фета невозможно назвать только лишь поэтом ощущений. Его созерцание природы исполнено философского глубокомыслия, поэтические прозрения направлены на обнаружение тайн бытия.
Поэзия была главным делом жизни Фета, призванием, которому он отдал всё: душу, зоркость, изощрённость слуха, богатство фантазии, глубину ума, навык упорного труда и вдохновение.
В 1889 году Страхов писал в статье "Юбилей поэзии Фета": "Он в своём роде поэт единственный, несравненный, дающий нам самый чистый и настоящий поэтический восторг, истинные бриллианты поэзии… Фет есть истинный пробный камень для способности понимать поэзию…".
Славу А. А. Фета в русской литературе составила его поэзия. Причем в читательском сознании он давно воспринимается как центральная фигура в области русской классической лирики. Центральная с хронологической точки зрения: между элегическими опытами романтиков начала XIX столетия и Серебряным веком (в знаменитых ежегодных обзорах русской литературы, которые печатал в начале 1840-х годов В. Г. Белинский, имя Фета стоит рядом с именем М. Ю. Лермонтова; итоговый же свой сборник «Вечерние огни» Фет издает в эпоху пред-символизма). Но центральная и в другом смысле — по характеру его творчества: оно в высшей степени отвечает нашим представлениям о самом явлении лирики. Можно было бы назвать Фета самым «лиричным лириком» XIX века.
Один из первых тонких ценителей фетовской поэзии критик В. П. Боткин главным ее достоинством называл лиризм чувства. Об этом же писал и другой его современник, известный литератор А. В. Дружинин: «Фет чует поэзию жизни, как страстный охотник чует неведомым чутьем то место, где ему следует охотиться».
Непросто сразу ответить на вопрос о том, как проявляется этот лиризм чувства, откуда берется это ощущение фетовского «чутья поэзии», в чем, собственно, состоит своеобразие его лирики.
По своей тематике на фоне поэзии романтизма лирика Фета, особенности и темы которой мы подробно разберем, достаточно традиционна. Это пейзажная, любовная лирика, антологические стихотворения (написанные в духе античности). И сам Фет в своем первом (изданном в то время, когда он был еще студентом Московского университета) сборнике «Лирический пантеон» (1840) открыто продемонстрировал свою верность традиции, представив своеобразную «коллекцию» модных романтических жанров, подражая Шиллеру, Байрону, Жуковскому, Лермонтову. Но это был ученический опыт. Собственный голос Фета читатели услышали чуть позже — в его журнальных публикациях 1840-х годов и, главное, в последующих его сборниках стихотворений — 1850,1856 годов. Издатель первого из них, друг Фета поэт Аполлон Григорьев, в своей рецензии написал о самобытности Фета как поэта субъективного, поэта неопределенных, недосказанных, смутных чувств, как он выразился — «получувств».
Конечно, Григорьев имел в виду не размытость и неясность фетовских эмоций, а стремление поэта выразить такие тонкие оттенки чувства, которые не могут быть однозначно поименованы, охарактеризованы, описаны. Да Фет и не тяготеет к описательным характеристикам, к рационализму, наоборот — всячески стремится уйти от них. Тайна его стихов во многом определяется как раз тем, что они принципиально не поддаются растолкованию и вместе с тем производят впечатление удивительно точно переданного душевного состояния, переживания.
Таково, к примеру, одно из самых известных, ставшее хрестоматийным стихотворение «Я пришел к тебе с приветом... ». Лирический герой, захваченный красотой летнего утра, стремится поведать о ней своей любимой — стихотворение представляет собой произнесенный на одном дыхании монолог, обращенный к ней. Наиболее часто повторяющееся слово в нем — «рассказать». Оно возникает на протяжении четырех строф четырежды — как рефрен, определяющий настойчивое желание, внутреннее состояние героя. Однако никакого связного рассказа в этом монологе как раз и нет. Нет и последовательно выписанной картины утра; есть ряд маленьких эпизодов, штрихов, деталей этой картины, как будто выхваченных наугад восторженным взглядом героя. Но чувство, цельное и глубокое переживание этого утра в высшей степени есть. Оно сиюминутно, но сама минута эта бесконечно прекрасна; рождается эффект остановленного мгновения.
В еще более заостренной форме этот же эффект видим в другом стихотворении Фета — «Это утро, радость эта... ». Здесь чередуются, смешиваются в вихре чувственного восторга уже даже не эпизоды, детали, как это было в предшествующем стихотворении, а отдельные слова. Причем слова номинативные (называющие, обозначающие) — имена существительные, лишенные определений:
Это утро, радость эта,
Эта мощь и дня и света,
Этот синий свод,
Этот крик и вереницы,
Эти стаи, эти птицы,
Этот говор вод...
Перед нами как будто только простое перечисление, свободное от глаголов, глагольных форм; стихотворение-эксперимент. Единственное поясняющее слово, многократно (уже не четыре, а двадцать четыре (!) раза) возникающее на пространстве восемнадцати коротких строк — «это» («эти», «этот»). Согласимся: чрезвычайно неживописное слово! Казалось бы, оно так мало подходит для описания такого красочного явления, как весна! Но при чтении фетовской миниатюры возникает завораживающее, магическое, прямо проникающее в душу настроение. И в частности, заметим, благодаря неживописному слову «это». Многократно повторенное, оно создает эффект непосредственного видения, нашего соприсутствия в мире весны.
Являются ли остальные слова только отрывочными, внешне беспорядочными? Они выстроены в логически «неправильные» ряды, где соседствуют абстракции («мощь», «радость») и конкретные черточки пейзажа («синий свод»), где союзом «и» соединены «стаи» и «птицы», хотя, очевидно, подразумеваются птичьи стаи. Но и эта бессистемность значима: так выражает мысли человек, захваченный непосредственным впечатлением и глубоко его переживающий.
Зоркий глаз исследователя-литературоведа может выявить в этом как будто сумбурном перечислительном ряду глубинную логику: сначала взгляд, устремленный вверх (небо, птицы), потом — вокруг (ивы, березы, горы, долы), наконец — обращенный внутрь себя, в свои ощущения (мгла и жар постели, ночь без сна) (Гаспаров). Но это именно глубинная композиционная логика, восстанавливать которую читатель не обязан. Его дело — пережить, прочувствовать «весеннее» душевное состояние.
Ощущение удивительно прекрасного мира присуще лирике Фета, и во многом оно возникает благодаря такой внешней «случайности» отбора материала. Создается впечатление, что любые, наугад выхваченные взглядом из окружающего черты и детали упоительно прекрасны, но тогда (делает вывод читатель) таков и весь мир, остающийся за пределами внимания поэта! Такого впечатления Фет и добивается. Его поэтическая саморекомендация красноречива: «природы праздный соглядатай». Иными словами, красота природного мира не требует усилий для ее выявления, она бесконечно богата и как будто сама идет навстречу человеку.
Образный мир лирики Фета создается нетрадиционно: зрительные детали производят впечатление случайно «бросившихся в глаза», что дает повод называть фетовский метод импрессионистическим (Б. Я. Бухштаб). Цельность, единство фетовскому миру придают в большей степени не зрительные, а другие виды образного восприятия: слуховые, обонятельные, осязательные.
Вот его стихотворение, названное «Пчелы »:
Пропаду от тоски я и лени,
Одинокая жизнь не мила,
Сердце ноет, слабеют колени,
В каждый гвоздик душистой сирени,
Распевая, вползает пчела...
Если бы не заглавие, то начало стихотворения могло бы озадачить неотчетливостью своего предмета: о чем оно? «Тоска» и «лень» в нашем сознании — явления, достаточно далекие друг от друга; здесь же они соединены в единый комплекс. «Сердце» перекликается с «тоской», но в противовес высокой элегической традиции здесь сердце — «ноет» (фольклорно-песенная традиция), к чему тут же добавляется упоминание о совсем уж невозвышенных слабеющих коленях... «Веер» этих мотивов фокусируется в конце строфы, в ее 4-й и 5-й строках. Они готовятся композиционно: перечисление в рамках первой фразы все длится, перекрестная рифмовка настраивает читателя на ожидание четвертой строки, рифмующейся со 2-й. Но ожидание затягивается, оттягивается неожиданно продолжающей рифменный ряд строчкой со знаменитым «гвоздиком сирени» — первой зримой деталью, сразу впечатывающимся в сознание образом. Его возникновение завершено в пятой строке появлением «героини» стихотворения — пчелой. Но тут уже важна не внешне зримая, а звуковая ее характеристика: «распевая». Это распевание, помноженное на бесчисленное множество пчел («в каждый гвоздик»!), и создает единое поле поэтического мира: весеннего роскошного гула-гуда в буйстве цветущих сиреневых кустов. Вспоминается заглавие — и определяется главное в этом стихотворении: чувство, трудно передаваемое словом состояние весенней неги, «смутных душевных порывов, не поддающихся даже тени анализа прозаического» (А. В. Дружинин).
Птичьим криком, «зыком», «свистом», «дробью» и «трелями» созидался и весенний мир стихотворения «Это утро, радость эта...».
А вот примеры обонятельной и осязательной образности:
Что за ночь! Прозрачный воздух скован;
Над землей клубится аромат.
О, теперь я счастлив, я взволнован,
О, теперь я высказаться рад!
«Что за ночь…»
Еще аллей не сумрачен приют,
Между ветвей небесный свод синеет,
А я иду — душистый холод веет
В лицо — иду — и соловьи поют.
«Еще весна...»
На пригорке то сыро, то жарко,
Вздохи дня есть в дыханьи ночном...
«Вечер»
Насыщенное запахами, влагой, теплом, ощущаемое в веяниях и дуновениях, пространство лирики Фета ощутимо материализуется — и цементирует детали внешнего мира, превращая его в неделимое целое. В пределах этого единства слиты воедино природа и человеческое «я». Чувства героя не столько созвучны событиям природного мира, сколько принципиально неразделимы с ними. Это можно было видеть во всех текстах, о которых шла речь выше; предельное («космическое») проявление этого найдем в миниатюре «На стоге сена ночью...». А вот стихотворение, также выразительное в этом плане, которое относится уже не к пейзажной, а к любовной лирике:
Жду я, тревогой объят,
Жду тут на самом пути:
Этой тропой через сад
Ты обещалась прийти.
Стихотворение о свидании, о предстоящей встрече; но сюжет о чувствах героя разворачивается через демонстрацию частных деталей природного мира: «плачась, комар пропоет»; «свалится плавно листок»; «словно струну оборвал Жук, налетевши на ель». Слух героя предельно обострен, состояние напряженного ожидания, всматривания и вслушивания в жизнь природы переживается нами благодаря замеченным им, героем, мельчайшим штрихам жизни сада. Они соединяются, сплавляются воедино в последних строчках, своеобразной «развязке»:
Ах, как пахнуло весной!
Это наверное ты!
Для героя дуновение весны (весеннего ветерка) неразделимо с приближением любимой, и мир воспринимается целостным, гармоничным и прекрасным.
Этот образ Фет выстраивал на протяжении долгих лет своего творчества, сознательно и последовательно уходя от того, что сам называл «тягостями будничной жизни». В реальной биографии Фета таких тягостей было более чем достаточно. В 1889 году, подводя итог своему творческому пути в предисловии к сборнику «Вечерние огни» (третий выпуск), он писал о своем постоянном стремлении «отворачиваться» от будничного, от скорби, не способствовавшей вдохновению, «чтобы хотя на мгновение вздохнуть чистым и свободным воздухом поэзии». И несмотря на то что у позднего Фета появляется немало стихотворений и печально-элегического, и философско-трагедийного характера, в литературную память многих поколений читателей он вошел прежде всего как создатель прекрасного мира, хранящего вечные человеческие ценности.
Он жил представлениями об этом мире, а поэтому стремился к убедительности его облика. И это ему удавалось. Особая достоверность фетовского мира — своеобразный эффект присутствия — возникает во многом благодаря конкретике образов природы в его стихах. Как давно было замечено, у Фета, в отличие, скажем, от Тютчева, мы почти не встретим слов родовых, обобщающих: «дерево», «цветок». Гораздо чаще — «ель», «береза», «ива»; «георгин», «акация», «роза» и т. п. В точном, любовном знании природы и умении использовать его в художественном творчестве рядом с Фетом можно поставить, пожалуй, только И. С. Тургенева. И это, как мы уже отметили, природа, неотделимая от душевного мира героя. Она обнаруживает свою красоту — в его восприятии, и через это же восприятие раскрывается его душевный мир.
Многое из отмеченного позволяет говорить о сходстве лирики Фета с музыкой. На это обращал внимание сам поэт; о музыкальности его лирики неоднократно писала критика. Особенно авторитетно в этом отношении мнение П. И. Чайковского, считавшего Фета поэтом «безусловно гениальным», который «в лучшие свои минуты выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область».
Понятие музыкальности, вообще говоря, может подразумевать многое: и фонетическое (звуковое) оформление стихотворного текста, и мелодичность его интонации, и насыщенность гармоничными звуками, музыкальными мотивами внутреннего поэтического мира. Все эти особенности присущи поэзии Фета.
В наибольшей мере мы можем ощутить их в стихотворениях, где музыка становится предметом изображения, прямой «героиней», определяя собой всю атмосферу поэтического мира: например, в одном из известнейших его стихотворений «Сияла ночь... ». Здесь музыка формирует сюжет стихотворения, но одновременно и само оно звучит особенно гармонично и напевно. В этом проявляется тончайшее фетовское чувство ритма, стиховой интонации. Такие тексты легко положить на музыку. И Фет известен как один из самых «романсных» русских поэтов.
Но можно говорить о музыкальности лирики Фета и в еще более глубоком, сущностно-эстетическом смысле. Музыка — самое выразительное из искусств, непосредственно воздействующее на сферу чувств: музыкальные образы формируются на основе ассоциативного мышления. Вот к этому качеству ассоциативности и взывает Фет.
Встречаясь неоднократно — то в одном, то в другом стихотворении,— наиболее любимые им слова «обрастают» дополнительными, ассоциативными смыслами, оттенками переживаний, тем самым семантически обогащаясь, приобретая «экспрессивные ореолы» (Б. Я. Бухштаб) — дополнительные смыслы.
Таким становится у Фета, например, слово «сад». Сад у Фета — лучшее, идеальное место мира, где происходит органичная встреча человека с природой. Там царит гармония. Сад — место размышлений и воспоминаний героя (здесь можно увидеть отличие Фета от близкого ему по духу А. Н. Майкова, у которого сад — пространство человеческого преобразующего труда); именно в саду происходят свидания.
Поэтическое слово интересующего нас поэта — слово преимущественно метафорическое, и оно многосмысленно. С другой стороны, «кочуя» из стихотворения в стихотворение, оно связывает их между собой, формируя единый мир лирики Фета. Не случайно поэт так тяготел к объединению своих лирических произведений в циклы («Снега», «Гадания», «Мелодии», «Море», «Весна» и многие другие), в которых каждое стихотворение, каждый образ особенно активно обогащался благодаря ассоциативным связям с соседствующими.
Эти особенности лирики Фета были замечены, подхвачены и развиты уже в следующем литературном поколении — поэтами-символистами рубежа веков.
