Почему белые проиграли красным в Гражданской войне? Почему белые проиграли красным.

ПОЧЕМУ ПОБЕДИЛИ БОЛЬШЕВИКИ?

Красные победили в Гражданской войне. На развалинах Российской империи они создали свое государство, Совдепию, она же Советская республика, Советская Россия, она же РСФСР с лета 1918 года, она же (с 1922 года) Советский Союз.

Почему же они выиграли, а белые и все остальные проиграли?

Почему проиграли белые?

О причинах поражения белых написано много. Особенно много писали сами белые, в эмиграции. Для красных-то все было ясно: на их стороне объективные законы истории.

Большинство белых сходились в том, что причины поражения — чисто военные. Вот если бы во время наступления под Орлом в 1919 году не надо было снимать войска против Махно… Если бы Деникин принял план Врангеля и соединился бы с Колчаком… Если бы Родзянко энергично пошел на Петроград…

Иногда даже писали о том, что вот если бы Колчак на Урале не разделял бы армии, а единым кулаком ударил бы на Самару, потом на Казань, то катились бы большевики до самой Москвы!

Почему-то не принято было задавать вопросы: а почему вообще возник Нестор Махно? Почему за ним пошли? А если уж Махно был, то почему он не шел вместе с Деникиным? Почему пришлось воевать и с большевиками, и с ним? Почему Родзянко вел себя так нерешительно? А ведь без этих вопросов все непонятно. Все и правда сводится к тактике отдельных сражений и к мудрости тех или иных решений военачальников.

Уже стало общим местом, что белые разрозненно наступали с окраин, в то время как у красных были преимущества центральной позиции.

В СССР тщательно скрывалось, что белые армии были намного малочисленнее красной, что они хуже снабжались, были порой полуголодными и полураздетыми.

Но почему белые не объединились? Почему их было так мало? Почему они оставались так бедны?

Как всегда и во всякой гражданской войне, за военными причинами стоят причины политические. Начнем с того, что воевали не только белые и красные. На первом этапе Гражданской войны, в 1918 году, Белое движение вообще слабо оформилось, а Красная Армия только начала создаваться.

Почему проиграли «розовые»?

Почему «розовые» правительства социалистов оказались еще меньше способны сопротивляться большевикам, чем белые? Ответ очевиден: за ними никто не пошел. Эсеры были популярны в крестьянстве. Крестьянские восстания принимали эсеровские лозунги. Многие крестьянские вожаки называли себя эсерами, а другие — анархистами.

Но за городскими теоретиками крестьяне не шли и права руководить собой не признавали. Они не пошли в Народную армию Комуча и в Народную армию Чайковского. Когда эсеры попытались создать свой Союз трудового крестьянства, сами крестьяне их разогнали.

И анархист Махно, и анархисты на Алтае теоретически признавали князя Кропоткина и Ткачева, но политически и Не думали им подчиняться.

Что бы ни говорили эсеры, они и сами не признавали рабочих и крестьян себе ровней. Не помог же Комуч Прикомучу. А его бывшие руководители честно сознавались Колчаку, что не могут же считать ровней длиннобородое быдло.

В результате эсеры, анархисты, меньшевики и прочие горожане оказались политиками без масс и генералами без армии. Их власть вспыхнула на мгновение и бесславно погасла.

А белые?

Конечно, Колчак и Деникин пользовались гораздо большим уважением, чем полузабытые Чернов и Авксентьев. К Чайковскому народ не пошел, а под командованием Миллера охотники воевали бесстрашно и лихо.

Но когда Колчак начал массовые мобилизации, результатом стали восстания и массовое неподчинение.

И казаки за белыми не пошли: они воевали с красными сами по себе. Краснов не хотел подчиняться Деникину. Анненков и Белов не подчинялись Колчаку. Семенов вообще создал собственное правительство и плевать хотел на Колчака. Терские казаки уважали Врангеля, но нарушали его приказы, когда он велел не трогать евреев и не сгонять с земли кабардинцев.

Белые могли быть отважны и героичны. Они могли пойти в «психическую атаку» и напасть на врага, превосходящего их численностью в пять раз. Многие операции белых — просто шедевр воинского искусства. Но белые не смогли создать массовую белую армию.

Их армии всегда были малочисленными дружинами людей одного класса, одного типа. Как только белые армии вырастали в численности — они утрачивали свое качество. А 3, 5, даже 10 тысяч врагов красные задавливали числом, уже независимо от качества.

Ответ не военный, а политический: потому, что у них не было единой мощной идеи.

Непредрешенчество оборачивалось тем, что белым было нечего сказать 90 % населения.

Белые могли сказать, ПРОТИВ чего они выступают. Но не могли внятно объяснить, ЗА что они борются.

Не было идеи — не было сплочения тех, кто готов воевать за эту идею.

Не было идеи — и у самих белых не оказалось достаточной воли для воплощения этой идеи в жизнь. Им самим было не за что воевать, некого сплачивать и незачем делать политику.

Некоммунистическая Россия была невероятно раздроблена. В феврале 1917 года она распалась на народы, сословия, классы, партии, группировки. Белые не сумели объединить эту Россию.

Врангель попытался это сделать, да поздно. Можно только гадать, что получилось бы, начни он воплощать свои идеи не в 1920-м, а в конце 1918 года.

Для Врангеля реформы это и есть оружие Гражданской войны. Могло ли сработать это оружие? Наверное, да… Но при условии, что белое и красное государства будут долго жить бок о бок. Как ГДР и ФРГ, как Северная и Южная Корея. Только тогда станет очевидным преимущество одного строя над другим.

«Осуществлять этот замысел летом 1920 г., когда Красная Армия достигла многократного превосходства, было поздно. Неспособность белых сразу, а не «после победы» решать насущные вопросы правопорядка и устройства повседневной жизни в союзе с крестьянским большинством населения — одна из главных причин крушения Белого движения».

Белая идея

За что же воевали белые? За имения? За свои фабрики и заводы? Но даже у аристократа Колчака отродясь не было имений. И у Юденича не было. Деникин вообще внук крестьянина. Корнилов — сын рядового казака. Глупая ложь, что они защищали свои невероятные богатства.

Тогда — за что?

Идеи для ВСЕХ у белых не было. Но идея для СЕБЯ у белых была. Это была идея сохранения и продолжения России. Вопрос только, какой России? России русских европейцев. России образованного слоя, который в 1917 году насчитывал от силы 4–5 млн человек. Еще примерно столько же русских туземцев готовы были войти в этот слой, принять его представления как свои собственные. Для этих 7–8 млн из 140 было очевидно, что именно следует сохранять и зачем.

В Гражданской войне этот народ русских европейцев раскололся, разбрелся по политическим партиям и течениям. И социалисты, и коммунисты — тоже русские европейцы по своему происхождению и сути.

Одни русские европейцы хотят отказаться от самого европейства для рискованного, но увлекательного для них эксперимента — коммунисты.

Другие хотят разных типов социал-демократии — эсеры, меньшевики, анархисты.

Третьи хотят продолжения и развития исторической России — это белые.

Они хотят сохранить уютную Россию интеллигенции, встающую со страниц книг Булгакова и Пастернака. В этой России лежат стопки книг в коричневых корешках на пианино, глядят предки с картин и фотографий на стенах. Это очень симпатичная Россия, но 90 % тогдашнего! населения бывшей Российской империи не имеют к ней никакого отношения. Они не будут воевать и умирать за идею ее сохранения.

При этом 70–80 % русских европейцев ни в чем не хотят участвовать, ни к кому и ни к чему не примыкают. Все политические группировки очень и очень малочисленны… Белых попросту мало, считаные десятки тысяч боеспособных мужчин на всю колоссальную Россию.

Внутри белого лагеря

Белые постоянно грызлись между собой. Они были едины в первые смутные дни, а потом… Деникин не любил Колчака и «придерживал» Врангеля. Май-Маевский очень не хотел, чтобы Москву взял несимпатичный ему Кутепов. Врангель интриговал против Деникина.

Родзянко злился на Юденича за то, что тот умнее и удачливей. Вермонт присвоил титул князя Авалова и предал Юденича и Родзянко, чтобы попытаться посадить на престол нового царя-батюшку.

Слащев вел переговоры с большевиками, чтобы убить Врангеля и сесть на его место.

Колчак матом ругал Деникина и Май-Маевского за нерешительность и трусость. Каппель угрюмо отмалчивался, и за это ему тоже доставалось. Пепеляев тоже ругал матом — но уже Колчака, и тоже за нерешительность.

Генералы вели себя так, словно все предрешено, их Россия просто не может быть не спасена. Еле мерещился успех — и они тут же утрачивали единство. Интриги заменяли согласие, все тонуло в тумане выяснения, кто тут самый большой и важный.

По законам вчерашнего дня

Белые генералы считали, что они морально правы. Все остальные тоже должны понять их правоту и поступать «так, как надо». Возможно, такое поведение было осмысленно, пока европейская цивилизация находилась на подъеме. Но время высшего взлета было уже позади.

Белые так и не поняли, что мир изменился. Что сама Великая война — верный признак этих изменений и что никто никогда не будет жить так, как жили русские европейцы до Великой войны. Они чувствовали себя правящим слоем, носителями высших истин… Но цивилизации, в которой они и такие, как они, были высшим и правящим слоем, уже не существовало. Рыцари несуществующей империи. Граждане распадающейся цивилизации. Владельцы обесцененного пакета акций.

Типичные интеллигенты, или Без союзников

Белые вели себя так, словно все обязаны разделять их убеждения. В этом они были типичнейшими русскими интеллигентами. Они не желали понимать, что кроме них в России поднялись новые могущественные силы и без поддержки этих сил они погибнут.

Они вели себя так, словно им не нужны никакие союзники. У них были принципы и убеждения. Они не могли… простите, они не желали поступаться своими принципами и убеждениями. В том числе своей наивной верой, что Российская империя вечна.

В самой России идет Гражданская война, армии Финляндии и Польши намного сильнее любой из русских и из советских армий. Армии Эстонии и Грузии по меньшей мере не слабее, это необходимые союзники.

Пойдите на союз с Финляндией! Признайте ее независимость! Стисните зубы и согласитесь даже на рождение новой Речи Посполитой «от можа до можа»! Если вы сделаете это, Запад начнет помогать вам совершенно по-другому. Могучие армии Маннергейма и Пилсудского двинутся на Петроград и Москву. Тогда вы потеряете колонии, но сохраните Россию. И себя во главе этой России. Ведь стократ лучше сохранить часть бывшей Российской империи, чем проиграть всю Россию и до конца.

Если вы никак не можете поступиться идеей «единой и неделимой», то хотя бы врите, лицемерьте! После победы сложится совершенно новый расклад сил… Вполне может статься, что Финляндия согласится на новый союз с Россией. Вполне вероятно, что и Польшу вы заставите отдать украинские и белорусские земли. Это все возможно, если вы будете разумнее, гибче, реалистичнее. Если вы не упретесь рогом в свои бесподобные убеждения, а станете вести реальную политическую игру.

То же самое касается и союза с господами социалистами. Скинуть Директорию и арестовать болтливых членов Комуча было необходимо. В том числе и для спасения России. Но кто мешает признать идею социализации земли? Раз она так дорога крестьянам и их жалелыцикам эсерам, пусть их… Опять же, не хотите честно пойти на компромисс? Ну, так наврите! Расскажите, что вы сами немного эсеры… в душе. Не вешайте черноморских «областников», согласитесь хотя бы на словах с их бредовыми идеями. Тогда против вас не поднимутся «зеленые» восстания. Вот войдете в Москву под колокольный звон — тогда и разбирайтесь с Рябоволом и прочими черноморскими «областниками».

Большевики поступали именно так: создавали с эсерами и анархистами общее правительство, а сами воротили, что хотели. И передавили горе — «союзников», когда те перестали быть нужны.

Но белые отказались от любых компромиссов, от любых сделок и с националами, и с другими политическими силами. Они считали, что если они морально правы, то могут идти против большевиков и одни, без союзников. Они и пошли. Последствия мы расхлебываем до сих пор.

Почему проиграло крестьянство?

Здесь не место подробно писать о туземной России. Это я сделал в другой своей книге. Предельно коротко: весь петербургский период нашей истории, с Петра и до 1917 года, существовала Европейская Россия, петербургская. А рядом с ней жила туземная Россия, народная. Россия, доживавшая представления и нормы более раннего, московского, периода нашей истории.

Русские крестьяне, последние московиты, привыкли — все дела по управлению Империей ворочают не они. Их дело — заниматься проблемами чисто местными. Как мужики времен Разина, как казаки времен Пугачева, они не желают уходить из своих родных мест.

Пока их не трогают, они готовы подчиняться всем, кто только командует из городов… Крестьянская масса хотела только одного: чтобы ее оставили в покое и не втягивали в Гражданскую войну.

Все равно втягивают, но и тогда крестьяне защищают свои дворы, деревни, самое большее — свои губернии. В армию, которая защитила бы всех, всю Россию, они совершенно не стремились. У повстанцев в Ярославле они взяли винтовки… И разошлись почти все, оставив оружие для своих и только для своих целей.

Невозможно без кома в горле представить себе, как умирают детишки на руках у матерей: в концлагере под осенним дождем, на сырой брюкве.

Никому не пожелаешь умереть в чекистском подвале, Увидев такую смерть своей семьи.

Но крестьяне сделали все необходимое именно для такого конца.

Крестьянство проиграло потому, что оставалось туземным.

Крестьяне, русские туземцы, «городским» «кадюкам» не верили и вместе с ними не шли. Даже если лозунги были те же самые. Пока были белые армии, сами «зеленые» отсиживались, белым не помогали. А у красных долгое время до них не доходили руки, как до Тамбовской губернии. Теперь белых нет. «Зеленые» вынуждены делать то, что не сумели сделать белые: воевать с красными. Но единого руководства у них нет, «русские туземцы» страшно разобщены. А у красных теперь руки развязаны, в каждом регионе страны они давят «зеленых» по отдельности.

Казаки вели себя почти так же. Чем дальше от своих станиц, тем неохотнее воевали они. Донские казаки после рейда Мамантова повернули не на Москву, а на Дон. Семиреченские казаки воевали только у себя. Забайкальские казаки не хотели помогать Колчаку: у них свой атаман Семенов, свои проблемы. Уссурийские казаки били красных уголовничков Лазо, но тоже Колчаку не помогали.

Терские казаки отменно воевали с Узун-Ходжой, но грустили на Украине и в России. Вроде за белых, союзники… Но стоило белым начать проигрывать, они заняли изменнически-нейтральную позицию.

Уральские и оренбургские казаки тоже не хотели идти в Россию… ну, и оказались в конце концов… кто уцелел, куда дальше от своей земли — в Персии.

А белые проиграли потому, что не смогли сплотить против большевиков всей остальной России. И остались кучкой героев, идущих против заведомо сильнейшего противника.

Почему выиграли красные?

У красных как раз была идея!

Грандиозная идея. Может быть, это вообще самая грандиозная идея за всю историю человечества. Им было для чего истязать, мучить, заставлять самих себя совершать любые усилия и сверхусилия. Ведь они строили новый мир, новую Вселенную, где все будет иначе, чем сегодня.

В своей идеологии красные соединили сразу несколько идеологий конца XIX — начала XX века. Они были одновременно революционеры и люди эпохи Просвещения. Сторонники культа науки и прогресса, убежденные в «научности» марксизма. И строители безумия «альтернативной» цивилизации под знаменами Иуды и Каина.

Красные были «за народ» и поддерживали самые причудливые идеи «народных масс», но строили тоталитарное государство. Они были сторонниками идеи национального государства, но замахнулись на создание величайшей в истории, предельно громадной Земшарной империи. Они были сторонниками первобытно-общинной «социализации земли» и рвались в космос.

У них был смысл заставлять других. Идеология была такая грандиозная, такая ослепительная, что как бы имело смысл принуждать других людей бороться за эту идею.

Русские революции 1917 года, а также последовавшую за ними Гражданскую войну современники часто называли новой Смутой. Параллели, конечно, очевидны, но гораздо больше отличий. И главное из них то, что в Смуте XX столетия победили не «национально-консервативные средние слои» (историк С.Ф. Платонов), а, говоря языком XVII века, - «воры».

Причины прискорбной победы очевидны. Сравнивая способность русских к самоорганизации в двух Смутах, нельзя не заметить ее очевидный упадок. Силы, сопротивлявшиеся все более нарастающему социальному хаосу, оказались многократно слабее сил, хаосу способствовавших и старавшихся на его волне урвать побольше шкурных выгод. Далеко растерянным и безвольным буржуазии и дворянству 1917-го до посадских и служилых людей 1611-го, создававших народные ополчения! Два века господства петербургской вертикали подорвали всякую местную инициативу.

Грустным парадоксом (особенно учитывая почти повальный антисемитизм белогвардейцев) смотрится тот факт, что в финансировании Белого движения на его начальном этапе решающая роль принадлежала не русскому, а еврейскому капиталу: ростовский коммерсант Абрам Альперин дал в декабре 1917 года А.М. Каледину 800 тыс. рублей на организацию казачьих партизанских отрядов, 200 тысяч Бориса Гордона составили львиную долю в критически необходимом для Добровольческой армии М.В. Алексеева полумиллионе, собранном ростовскими же предпринимателями. Какой контраст - борьба в то же время с коммунизмом в Германии, где «Антибольшевистский фонд» германской промышленности щедро выделил «Фрайкору» (местному и гораздо лучше организованному и многочисленному - не менее 150 тыс. человек - аналогу Добровольческой армии) 500 млн марок!

Не мудрено, что в обстановке всеобщего распада власть взяла в руки маргинальная, но дьявольски энергичная и авторитарно управляемая марксистская секта, чему нимало не помешала ее скверная репутация агентуры немецкого Генштаба. Большая часть населения России - крестьяне - охотно признали новых правителей, первым делом законодательно закрепивших черный передел и обещавших измученной стране скорый мир. В буржуазно-обывательской же среде «поначалу… господствовало убаюкивающее активный протест убеждение, что большевики продержатся не более двух недель. Потом стали возлагать надежды на то, что после окончания мировой войны победители - неважно кто - но непременно займутся ликвидацией нелепого, но жестокого кошмара, затеянного большевиками. Среди сил, противостоящих большевизму, поразительно мало было людей, готовых сплотиться и действовать» (В.П. Булдаков). «Российские деловые круги не восприняли Октябрь 1917 года как катастрофу. Вплоть до осени 1918-го предприниматели, за редким исключением, не покидали мест постоянного проживания и вели, насколько было возможно, привычный образ жизни» (М.К. Шацилло).

Генерал и донской атаман А.П. Богаевский так вспоминал о настроениях казачества: «Разбрелись казаки по своим станицам, и каждый эгоистически думал, что страшная красная опасность где-то далеко в стороне и его не коснется. Отравленные пропагандой на фронте, строевые казаки спокойно ждали советской власти, искренно или нет считая, что она и есть настоящая народная власть, которая им, простым людям, ничего дурного не сделает. А что она уничтожит прежнее начальство - атамана, генералов, офицеров, да, кстати, и помещиков, так черт с ними! Довольно побарствовали!» Тот же Богаевский приводит следующий характерный эпизод. Кто-то из белых спросил у донского крестьянина: «А что, дед, ты за кого, за нас, кадет, или за большевиков?» Тот ответил не задумываясь: «Чего же вы меня спрашиваете? Кто из вас победит, за того и будем». Похожая ситуация была и в других казачьих войсках (за исключением Терского, из-за поддержки большевиками их старинных врагов - чеченцев и ингушей).

Сопротивление большевизму, начавшееся сразу после Октябрьского переворота, долгое время было делом небольшой кучки мужественных идеалистов - в основном совсем молодых людей - новоиспеченных офицеров, юнкеров, интеллигентов, студентов, гимназистов… Собственно, из них в то время и состояла русская нация - из людей, сознательно вставших с оружием в руках на защиту ценностей национально-демократической России против возродившегося в социал-демократическом обличии самодержавия. 29 октября 1917 года в Петрограде вспыхнуло быстро подавленное восстание юнкеров, в московских боях 27 октября - 1 ноября также главную роль играли юнкера, к ним присоединились не более 700 офицеров «из находившихся тогда в городе нескольких десятков тысяч» (С.В. Волков), в целом же «из 250 тыс. офицеров менее 3% сразу же с оружием в руках выступили против Октябрьской революции» (А.Г. Кавтарадзе). 8-17 декабря в Омске 800 юнкеров и 100-150 добровольцев безуспешно пытались противостоять 20 тыс. солдат запасных полков и рабочих.

Среди примерно 3700 человек, участников знаменитого Ледяного похода зимы-весны 1918 года, с коего и начинается, по сути, история Белого дела, насчитывалось 2350 офицеров (при том, что в Ростове их тогда обреталось до 17 тыс., а в Новочеркасске - до 7 тыс.), из них 1848 были офицерами военного времени - недавними штатскими, призванными на фронт, лишь пятая часть добровольцев по возрасту перешла сорокалетний рубеж, примерно столько же было едва достигших совершеннолетия (кстати, за подавляющим числом руководителей похода не числилось никакого недвижимого имущества - так что отнести их к помещикам или капиталистам нет никакой возможности). То же соотношение сохранялось и впредь: вплоть до 1920-го офицеры в Вооруженных силах Юга России составляли 60-70%, а 95% из них были не кадровыми военными, а все теми же офицерами военного времени. Лишь 40% (около 100 тыс. человек) офицерства оказались в составе различных белых армий. Большая же часть офицеров либо уклонились от участия в Гражданской войне, либо перешли на службу большевистской диктатуре - некоторые добровольно, преимущественно же по мобилизации. Всего к концу 1920 года в Красной армии служили, по разным оценкам, от 50 до 75 тыс. военных специалистов, которые занимали подавляющее большинство высших командных и штабных должностей - 85% командующих фронтами, 82% командующих армиями, до 70% начальников дивизий и даже до 80% среднего командного состава в звене «командир полка - командир батальона» (причем идейных большевиков среди них было не более нескольких сотен).

Таким образом, две трети русского офицерского корпуса, тщательно отученного самодержавием от всякой политической активности после декабристского инцидента, либо не препятствовали установлению в стране откровенно антинационального режима, либо, решив прислониться к твердой государственности, пусть даже и в марксистской упаковке, сыграли решающую роль в его победе, ибо без такого количества военспецов Красная армия, конечно же, никогда не сложилась бы в серьезную боевую силу. Если в октябре - начале ноября пассивность офицерства можно еще объяснить совершенно естественной неприязнью последнего к Временному правительству, допустившему массовую резню офицеров после провала августовского корниловского выступления, то с ноября-декабря, когда на Дону генералами М.В. Алексеевым, Л.Г. Корниловым и А.И. Деникиным (последние двое от Временного правительства как раз пострадали) было поднято знамя антибольшевистской борьбы, такое оправдание уже не работает. Даже в период своих наибольших успехов, с учетом проведенной на отвоеванной территории мобилизации, в сентябре 19-го все Белые армии насчитывали в своих рядах не более 250-300 тыс. человек, в то время под красным знаменем воевали полтора миллиона.

Но, разумеется, если бы с большевиками сражались только добровольцы, Гражданская война не продлилась бы три с лишним года. Массовый народный отпор большевизму начался весной 1918 года, когда крестьяне почувствовали на себе прелести его продовольственной политики, изымавшей из деревни практически весь хлеб подчистую. Благодаря мощному восстанию ранее просоветских казаков Верхнего Дона (в ответ на политику расказачивания) Деникин прорвался в Донскую область и начал наступление в Центральные районы России, а в октябре 19-го он уже стоял в 250 километрах от Москвы. Как от зачумленного, от коммунистического Кремля разбегались национальные окраины.

И все же белые проиграли. Национально-демократические лозунги Белого дела («За Россию, за свободу!») русскому большинству казались совершенно абстрактными и непосредственно его не касающимися. Массовые антибольшевистские настроения и радость по поводу освобождения от красного ига так и не вылились в общенародное организованное движение, которое стало бы гарантией от всегда возможных перемен военного счастья. В.А. Маклаков, посетивший в октябре 1919 года области, занятые Вооруженными силами Юга России, писал Б.А. Бахметеву: «Деникину удалось создать, по-видимому, прекрасную армию… Но зато в России, кажется, только и есть хорошего, что его армия… Тыл просто никуда не годится и больше всего потому, что я не вижу в нем никакого идейного одушевления, никакой жажды работать и абсолютно никакого организационного таланта. …вся энергия, поскольку она осталась, уходит на удовольствия и на наживу… Спекулируют и воруют все… Вместе с тем у всего русского общества нетерпеливое ожидание, когда же мы будем в Москве. Но про приход в Москву они говорят так, как будто приход должны делать и сделать за них, помимо них».

О том же вспоминал позднее и сам Деникин: «Классовый эгоизм процветал пышно повсюду, не склонный не только к жертвам, но и к уступкам. Он одинаково владел и хозяином и работником, и крестьянином и помещиком, и пролетарием и буржуем. Все требовали от власти защиты своих прав и интересов, но очень немногие склонны были оказать ей реальную помощь. Особенно странной была такая черта в отношениях большинства буржуазии к той власти, которая восстанавливала буржуазный строй. Материальная помощь армии и правительству со стороны имущих классов выражалась ничтожными в полном смысле слова цифрами. И в то же время претензии классов были весьма велики». Похожую картину разложения тыла в колчаковском Омске рисуют мемуары белых офицеров, воевавших на Восточном фронте. В последнем оплоте Белого дела - Приморье - на призыв его правителя (воеводы) М.К. Дитерихса к городской интеллигенции пополнить состав Земской Рати во Владивостоке откликнулось 176 человек из 4000, причем среди них не было ни одного человека из организаций, политически поддерживающих белых. Буржуазная молодежь скрывалась от призыва в Харбине, а на фронт шли преподаватели и студенты.

Впрочем, были и отрадные исключения. Как показывает новейшее исследование Л.Г. Новиковой, в бывшей Архангельской губернии, не знавшей крепостного права, с ее многовековыми традициями развитого местного самоуправления, белое Северное правительство обрело неплохую социальную опору. Осенью 1919 года общее число мобилизованных в Северной области составило более 54 тыс., то есть десятую часть ее населения, и успех «не был связан с каким-либо особым насилием со стороны белых властей». В самом Архангельске на основе добровольных квартальных комитетов, патрулировавших город с целью предотвращения грабежей, возникло народное ополчение из более чем тысячи мужчин, свободных от призыва, причем, по воспоминаниям очевидца, «собравшаяся публика по своему образованию и положению были первые люди в городе… краса и гордость города». Крестьяне в ответ на зверства красных сами организовывали белые партизанские отряды, которые к концу января 1919 года представляли серьезную военную силу - около 2,5 тыс. бойцов. Тем не менее степень их политической сознательности не стоит преувеличивать, член Северного правительства Б.Ф. Соколов, близко общавшийся с партизанами, с сожалением отмечал: «Напрасно… было бы искать в психологии партизан чувств общегосударственных, общенациональных. Напрасной была бы попытка подвести под их ненависть антибольшевистскую - идейную подкладку. Нет, большевики оскорбили грубо… душу партизан, допустив насилия над женами и сестрами, разрушив их дома и нарушив их вольные права… Но до России, до всей совокупности российских переживаний им было дела очень мало». И потом - судьба войны решалась не на Русском Севере.

Изначальная слабость социальной базы, конечно же, не снимает с вождей Белого дела ответственности за их плохо сформулированную положительную программу, не способную увлечь широкие народные массы. Размытое решение аграрной проблемы оттолкнуло от них крестьянство: в Сибири крестьянская партизанщина стала одним из важнейших факторов поражения А.В. Колчака. Непредрешенчество в национальном вопросе, проистекавшее из имперских иллюзий, сделало врагами нерусские национальные движения. «Дрались и с большевиками, дрались и с украинцами, и с Грузией и Азербайджаном, и лишь немного не хватило, чтобы начать драться с казаками, которые составляли половину нашей армии», - предъявлял претензии деникинской национальной политике П.Н. Врангель (сюда стоит добавить и чеченцев, с которыми шла война с использованием тактики выжженной земли). Вполне антибольшевистские режимы Прибалтики и даже Польши предпочитали договариваться с красными, а не с белыми, правда, как оказалось впоследствии, на свою же беду.

Аграрная реформа во врангелевском Крыму, проводимая сподвижником Столыпина А.В. Кривошеиным и законодательно закреплявшая за крестьянами всю захваченную ими землю на правах собственности за небольшой выкуп, и заигрывания Крымского правительства с националами явно запоздали. В отличие от большевиков, белые лидеры совершенно не владели искусством социальной демагогии: «…большевики выиграли потому, что умели обещать все, что угодно, чтобы затем забрать еще больше. Белые не умели обещать, а когда им приходилось забирать относительно немногое, то все воспринималось как морально ничем не подкрепленный произвол» (В.П. Булдаков). Большевики прекрасно понимали, откуда им угрожает первостепенная опасность, поэтому красный террор имел четкий социальный адрес - те слои русского этноса, которые были способны к организованному сопротивлению новой власти. Все наглядно видно, например, по собранным С.П. Мельгуновым сведениям о 5004 расстрелянных во второй половине 1918 года, - среди последних лидируют интеллигенты (1286) и офицеры и чиновники (1026), вместе - почти половина общей цифры. Кстати, собственно буржуев в мартирологе всего 22, из чего понятно, насколько растяжимо большевики трактовали понятие «буржуазия». Характерен финал Гражданской войны на Юге - зимой 1920-1921 годов: «В Крыму было расстреляно, утоплено в море, прилюдно повешено едва ли не 100 тыс. человек - не только из числа офицеров, чиновников военного времени, солдат, работников в учреждениях Добрармии, которым было предписано явиться на регистрацию, но и масса представителей интеллигенции» (В.П. Булдаков).

Красное самодержавие целенаправленно срезало голову только-только начавшей формироваться русской нации, уничтожало ее образованный и руководящий слой. Пусть голова и была забита множеством глупостей, но она вполне имела шанс постепенно поумнеть при нормальной эволюции страны.

Представителей русской элиты оказалось не только непропорционально много среди погибших, но среди почти двух миллионов беженцев из страны победившего социализма. Заметное место и там, и там занимали сознательные русские политические националисты. В Киеве членов Русского национального клуба местное ЧК уничтожало прямо по спискам, за свои погромные статьи без суда и следствия был расстрелян М.О. Меньшиков; в эмиграции оказались П.Б. Струве, В.В. Шульгин, П.И. Ковалевский, братья А.А. и Б.А. Суворины и другие. Оставшиеся жить в СССР вынуждены были тщательно скрывать свои убеждения. Недоедание, холод, болезни косили ряды старой интеллигенции не менее эффективно, чем террор, по указанным причинам, например, в 1918-1922 годах окончили свой земной путь семь академиков. В.И. Вернадский в одном из писем 1921-го так описал реальность красного Петрограда: «Мне сейчас все кажется мифом о Полифеме, в пещере которого находятся русские ученые». Некий саратовский интеллигент составил мартиролог скончавшихся в 1917-1930 годах своих 134 знакомых, из которых 18 было расстреляно (в основном в 1919-м), 17 умерли от истощения (как правило, в 1920-1921-м), кончили жизнь самоубийством шесть (20-е), сошли с ума четыре (тоже 20-е).

Свято место пусто не бывает - уничтоженную или эмигрировавшую элиту замещала новая - большевизированные выходцы из русских низов и инородцы, среди которых ведущая роль, разумеется, принадлежала предприимчивым и имевшим неплохой образовательный уровень евреям.

Очень точно о крушении русского нациестроительства после Октября написал в 1919 года известный ученый-аграрник А.В. Чаянов: «Русский народ представлял собой только демос - темную людскую массу, - в то время как он должен быть демократией - народом, сознавшим себя… Ему не доставало организованности, не доставало общественных навыков, не доставало организованной общественной мысли… Русская революция с подчеркнутой наглядностью вскрыла истину и показала, что у нас еще нет нации…»

Войну выигрывает вовсе не наиболее подготовленная армия. Войну выигрывает наименее неподготовленная © Ральф Питерс, «Красная армия».

В условиях подобной разрухи наша Гражданская война протекала совершенно на ином этапе развития техники, чем непосредственно ей предшествовавшая и еще длившаяся в ее начале мировая война. Иной технический этап относит ее скорее к эпохе второй половины XIX в., чем к первой четверти XX © Зайцов

Казалось бы, у белых были все основания для успеха: ударники и технические части, кавалерия, склады на фронтах, в Архангельске и Владивостоке, хлеб, уголь, нефть, заводы Юга, Урала и части Поволжья, выходы к союзникам как теоретически неисчерпаемому ресурсу, в т. ч. вундервафель (танки, аэропланы, новое химическое оружие).
Можно понять непредрешенчество – не хотели никого оттолкнуть и лезть в грязь политики.
Можно понять провал дипломатии – как с союзниками, так и с лимитрофами.
Можно понять раздрай и склоки в руководстве.
Но я долго не мог понять, почему белые проигрывали даже там, где обязаны были побеждать – в тактике.
Белые имели опыт трех лет Великой, а многие – еще и японской войны. Прекрасно видели ошибки как царского, так и Временного правительства еще тогда. И что получили?
ИМХО, больше всего гражданская война напоминала войну даже не XIX, а XV-XVII века – по разоренной стране бродят в неизвестном направлении большие и малые банды (sic) непонятной ориентации и неизвестной численности. С головами на пиках и ненавистью ко всему живому.
Вместо штурмовых команд - хождение в атаку густыми цепями без выстрела, не пригибаясь и не залегая, и офицеры гордятся этим. Боже мой, за многие годы до этого последние негры в Африке знали, что такое пулемет, шрапнель и магазинные винтовки. На фронтах ПМВ даже полголовы нельзя было поднять, или выглянуть в бойницу.
С августа 14-го, когда лежавшие под шрапнелью руками копали укрытия, фортификация и тактика развились невероятно. А затем «простейшие тактические истины воспринимались как откровение». В 18-ом «окопов и укреплений не строили. Самое большое, что окапывались лункою для защиты плеч и головы, большею же частью лежали открыто», в 19-ом «окопы наши были построены чрезвычайно безталанно» и в 20-м уже на Перекопе – все то же. Артиллерия подъезжает и открыто стреляет почти в упор, забыв просто все. Разведка такая, что даже в 18-ом красные атакуют внезапно, притом, что их планы и радио читались свободно. И постоянный рефрен: «А вот если бы у красного пулеметчика/наводчика не дрогнула рука, мы бы там все и остались».
В мемуарах и работах – сплошной стон по погубленным в ПМВ кадрам, и справедливо. Но белые создают офицерские полки и георгиевские батальоны, совершенно не заботясь об обучении новобранцев. Гнали на убой, хотя зачастую были и время, и средства. И мечтали, какую дивизию можно было бы сделать из Академии Генштаба. От принципа формирования частей группой знакомых покраснели бы даже ландскнехты.
Сколько было проклятий по поводу снабжения в ПМВ – белые испытали на себе.
Начало 1918: «Из ста двух человек 60 обморозились… Я передаю записку полк. С. и докладываю. «Столько обмороженных!», «Не получали консервов?!», «До сих пор нет теплого!» - кричит Корнилов, хватаясь за голову». «Вар, Вар, верни мои легионы» - где был ударный полк, созданный еще в мае-августе 17-го?
Декабрь 1918: «Свежий 47-й полк 12 дивизии и бригада 6 Уральской дивизии понесли большие потери обмороженными, так как, участвуя первый раз в бою, лежали долго под огнем на снегу. Обвиняли потом Каппеля, что он неправильно их использовал. Вернее, была виновата полная неподготовленность командного состава к боям зимой».
Январь 1920: «Промокшие валенки немедленно покрывались ледяной корой. Чтобы избегнуть воспаления легких, последние за рекою 10 верст пришлось идти пешком в пудовых валенках. Генерал Каппель, жалея своего коня, часто шел пешком, утопая в снегу так же, как другие. Обутый в бурочные сапоги, он, случайно утонув в снегу, зачерпнул воды в сапоги, никому об этом не сказав… На этом переходе Каппель схватил рожистое воспаление ноги и затем легких и вскоре скончался».
Февраль 1920: Генерал Павлов теряет вымерзшими половину конной группы, конница Юга России приказывает долго жить.
Октябрь 1920: «Русская армия, начавшая кампанию летом 1920 года, не была подготовлена к такому резкому изменению погоды и к зимним баталиям. Солдаты в окопах, не имея теплой одежды, кутались в тряпье, уходили с позиций в тыловые села. Мороз стал причиной как падения духа войск, так и обморожения сотен бойцов на передовой».
Белое офицерство, восхищенно: Он фаталистъ! Лошадь Каппеля, сумрачно: Он идиотъ. © the_mockturtle
Думаю, одна из (многих) причин таких провалов в тактике – принцип добровольческого формирования, который после отпинали Зайцов, Баиов, Будберг, Достовалов, Штейфон и многие другие светлые головы. Солдат, особенно в пехоте, воевать не любит (Зайцов). А мобилизованных неплохо бы учить и просвещать. Идеалисты без подпитки быстро гибнут, на личной преданности приходят либо warlordы-батьки-атаманы, либо кондотьеры, умеющие воевать, но не понимающие, зачем. В итоге белыми командуют пассивные «остатки прежней роскоши» (Май-Маевский) и «вундеркинды» - генералы в 27-28 лет из прапорщиков и фельдшеров и ротмистр Врангель. У них просто не было ни опыта, ни желания учиться и подчиняться.
«А наша военная мысль и в Крыму работала по-прежнему вяло, а чаще не работала вовсе, и наши первоначальные победы мы покупали не уменьем, а ценой офицерских жизней, заменить которые нам было нечем».
И это при отличных (иногда) кадрах, которые до самого конца наносили красным очень болезненные удары.
Но что происходило с лидерами?
Корнилов – через четыре дня красные все-таки попали по штабу (интересно, сколько десятков секунд прожил бы Корнилов в такой же ситуации в ПМВ?). Зато полк назвали.
Алексеев – умный, но старый и больной. Зато полк назвали.
Дроздовский – довел 2 тысячи человек из Румынии до Дона, с радио, броневиками, мотоциклами и пр. Один из очень немногих белых, всерьез обучавший и снабжавший свои войска. Ранение в ногу, гангрена без лекарств и… Зато...
Марков – убит одним из последних снарядов. Зато…
Гришин-Алмазов – вместо руководства Сибирской армией взят на абордаж.
Мамантов – какой-никакой командир конной группы, тоже вовремя помер.
Да, у красных вопросы кадров зачастую решались методом ОК корраля (Сорокин), многие гибли в бою (Чапаев), но при этом находилось место и самородкам (Думенко, Буденный), и профреволюционерам (Фрунзе), и военспецам... И бывшим белым в итоге тоже. А у белых кадровый лифт работал, но как-то странно.
А время уходило. С каждым шансом: задавить Февраль или пустить «все для фронта, все для победы», мятеж Корнилова, удержание Москвы, взятие Царицына, походы на Москву и Петроград вероятность победы становилась все меньше. А для союзников первый интерес пропал после разгрома Германии - гражданская стала уже местным делом. В августе-сентябре 19-го союзники уже окончательно делают выводы о перспективах белых. Белые отряды – были. Белой армии – не было.

…Сразу укажу на три причины неудачи белого движения:
1) недостаточная и несвоевременная,
руководимая узкокорыстными соображениями помощь союзников,
2) постепенное усиление реакционных элементов в составе движения и
3) как следствие второй, разочарование народных масс в белом движении…

П. Милюков. Доклад о белом движении.

Для начала стоит оговорить, что определения «красные» и «белые» в значительной мере условны, как это всегда бывает при описании гражданской смуты. Война - это хаос, а гражданская война - хаос, возведённый в бесконечную степень. Даже сейчас, спустя без малого столетие, вопрос «так кто же был прав?» остаётся открытым и трудноразрешимым.

В те же времена всё происходящее воспринималось как настоящий конец света, время полной непредсказуемости и неопределённости. Цвет знамён, декларируемые убеждения - всё это существовало только «здесь и сейчас» и в любом случае не гарантировало ничего. Стороны и убеждения менялись с удивительной лёгкостью, и это не считалось чем-то ненормальным и неестественным. Революционеры с многолетним стажем борьбы - например, эсеры - становились министрами новых правительств и клеймились противниками как контрреволюционеры. А большевикам помогали создавать армию и контрразведку проверенные кадры царского режима - в т. ч. дворяне, гвардейские офицеры, выпускники Академии Генштаба. Людей в попытках хоть как-то выжить бросало из одной крайности в другую. Или «крайности» сами приходили к ним - в виде бессмертной фразы: «Белые пришли - грабят, красные пришли - грабят, ну куды бедному крестьянину податься?». Как одиночки, так и целые воинские части регулярно меняли стороны.

Пленных могли в лучших традициях XVIII века отпустить под честное слово, перебить самыми изуверскими способами или поставить в собственный строй. Упорядоченное, стройное деление «эти - красные, эти - белые, вон те - зеленые, а эти морально нестойкие и неопределившиеся» сложилось только спустя годы.

Поэтому всегда следует помнить, что когда речь идёт о какой-либо стороне гражданского конфликта, имеются в виду не строгие ряды регулярных образований, а скорее «центры силы». Точки притяжения множества групп, которые находились в постоянном движении и непрекращающихся конфликтах всех со всеми.

Но почему же победил центр силы, который мы обобщённо именуем «красными»? Почему «господа» проиграли «товарищам»?

Вопрос о «Красном терроре»

«Красный террор» часто используется как ultima ratio, описание главного инструмента большевиков, который якобы бросил к их ногам запуганную страну. Это не так. Террор всегда шёл рука об руку с гражданской смутой, потому что является производным от предельного ожесточения такого рода конфликта, в котором противникам некуда бежать и нечего терять. Более того, противники не могли в принципе избежать организованного террора как средства.

Ранее уже было сказано, что первоначально противники представляли собой маленькие группы, окружённые морем анархической вольницы и аполитичной крестьянской массы. Белый генерал Михаил Дроздовский привёл из Румынии около двух тысяч человек. Примерно столько же добровольцев было изначально у Михаила Алексеева с Лавром Корниловым. А основная масса просто не хотела воевать, включая очень значительную часть офицерства. В Киеве офицерам случалось работать официантами, при форме и всех наградах - «так больше подают-с».

Для того, чтобы победить и реализовывать своё видение будущего, всем участникам требовались армия (то есть призывники) и хлеб. Хлеб для города (военного производства и транспорта), для армии и для пайков ценным специалистам и командирам.

Людей и хлеб можно было взять только на селе, у крестьянина, который не собирался отдавать ни того, ни другого «за так», а платить было нечем. Отсюда - реквизиции и мобилизации, к которым с равным рвением пришлось прибегать и белым, и красным (а до них - ещё и Временному правительству). Как следствие - волнения села, противодействие, необходимость подавлять возмущения самыми жестокими методами.

Поэтому пресловутый и ужасный «красный террор» не был решающим аргументом или чем-то резко выделяющимся на общем фоне зверства Гражданской войны. Террором занимались все и победу большевикам принёс не он.

Но что же тогда?

Многие полагают, что всё многообразие факторов можно свести к трём принципиальным моментам.

Единоначалие.

Организация.

Идеология.

Рассмотрим эти пункты последовательно.

1. Единоначалие, или «Когда в господах согласия нет…».

Надо отметить, что большевики (или, если брать шире, «социалисты-революционеры» вообще) изначально имели очень хороший опыт работы в условиях нестабильности и хаоса. Ситуация, когда враги кругом, в собственных рядах агенты охранки и вообще ‘trust no one’ - была для них рядовым производственным процессом. С началом Гражданской большевики в общем-то продолжили то, чем занимались ранее, только в более льготных условиях, потому что теперь они сами становились одним из главных игроков. Они умели лавировать в условиях полного разброда и повседневной измены. А вот у их противников навык «привлеки союзника и вовремя предай его, пока он не предал тебя» использовался куда хуже. Поэтому на пике конфликта против сравнительно единого (по наличию одного лидера) лагеря красных дралось множество белых группировок, причём каждая вела свою войну по собственным планам и разумениям.

Собственно, этот раздрай и неповоротливость общей стратегии лишили белых победы ещё в 1918 году. Антанта позарез нуждалась в русском фронте против немцев и готова была на многое, лишь бы сохранить хотя бы его видимость, оттягивая немецкие войска от западного фронта. Большевики были крайне слабы и неорганизованны, и помощь можно было требовать хотя бы в счёт частичных поставок уже оплаченных царизмом военных заказов. Но… белые предпочли брать через Краснова снаряды у немцев для войны против красных - создав тем самым соответствующую репутацию в глазах Антанты. Немцы, проиграв войну на Западе, исчезли. Большевики неуклонно создавали организованную армию вместо полупартизанских отрядов, пытались наладить военную промышленность. А в 1919-м Антанта уже выиграла свою войну и не хотела, да и не могла нести большие, а главное - не дающие зримой выгоды расходы в далёкой стране. Силы интервентов одна за другой покидали фронты Гражданской войны.

Белые не смогли договориться ни с одним лимитрофом - в результате их тыл (практически весь) повис в воздухе. И, словно этого было мало, у каждого белого лидера в тылу сидел собственный «атаман», вовсю отравляя жизнь. У Колчака - Семёнов, у Деникина - Кубанская рада с Калабуховым и Мамонтовым, у Врангеля - орловщина в Крыму, у Юденича - Бермондт-Авалов.

Итак, хотя внешне большевики казались окружённым врагами и обречённым лагерем, они могли концентрироваться на выбранных участках, перебрасывая хоть какие-то ресурсы по внутренним транспортным линиям - несмотря на развал транспортной системы. Каждый отдельно взятый белый генерал мог сколь угодно жёстко бить противника на поле боя - и красные признавали эти поражения, - но эти погромы не складывались в единую боксёрскую комбинацию, которая нокаутировала бы бойца в красном углу ринга. Большевики выдерживали каждый отдельный выпад, копили силы и били в ответ.

Год 1918-й: Корнилов идёт на Екатеринодар, но другие белые отряды оттуда уже ушли. Потом Добровольческая армия увязает в боях на Северном Кавказе, а казаки Краснова в это же время идут на Царицын, где и получают своё от красных. В 1919-м благодаря зарубежной помощи (об этом ниже) пал Донбасс, наконец взят Царицын - но Колчак в Сибири уже разбит. Осенью Юденич идёт на Петроград, имея отличные шансы его взять - а Деникин на юге России разбит и отступает. Врангель, имея превосходную авиацию и танки, в 1920-м выходит из Крыма, сражения поначалу успешны для белых, но поляки уже заключают с красными мир. И так далее. Хачатурян - «Танец с саблями», только намного страшнее.

Белые в полной мере осознавали серьёзность этой проблемы и даже попытались её решить, выбрав единого вождя (Колчак) и пытаясь координировать действия. Но к тому времени было уже слишком поздно. Причём реальная координация по факту отсутствовала как класс.

Белое движение не завершилось победой потому, что не сложилась белая диктатура. А помешали ей сложиться центробежные силы, вздутые революцией, и все элементы, связанные с революцией и не порвавшие с ней… Против красной диктатуры нужна была белая «концентрация власти…

Н. Львов. «Белое движение», 1924 год.

2. Организация - «война выигрывается в тылу»

Как опять-таки говорилось выше, долгое время белые обладали явственным превосходством на поле боя. Оно было столь ощутимо, что по сию пору является предметом гордости сторонников белого движения. Соответственно, изобретаются всевозможные конспирологические объяснения, призванные объяснить - почему всё так закончилось и куда же делись победы?.. Отсюда и легенды про чудовищный и не имеющий аналогов «красный террор».

А разгадка на самом деле проста и, увы, безблагодатна - белые выигрывали тактически, в бою, но проиграли главное сражение - в собственном тылу.

Ни одно из правительств [антибольшевистских] … не сумело создать гибкий и сильный аппарат власти, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать и заставлять других действовать. Большевики тоже не захватили народной души, тоже не стали национальным явлением, но бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приёмами, старой психологией, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними…

Весной 1919 года командующий деникинской артиллерией имел всего двести снарядов в день… На отдельно взятое орудие? Нет, на всю армию.

Англия, Франция и другие державы, несмотря на позднейшие проклятия белых в их адрес, оказывали немалую или даже огромную помощь. Одному только Деникину в этом же 19-м году англичане поставили 74 танка, полтораста самолётов, сотни автомобилей и десятки тракторов, более пятисот орудий, включая 6–8-дюймовые гаубицы, тысячи пулемётов, больше двухсот тысяч винтовок, сотни миллионов патронов и два миллиона снарядов… Это очень приличные числа даже в масштабах только что отгремевшей Великой войны, их не стыдно было бы привести в контексте, скажем битвы при Ипре или Сомме, описывая ситуацию на отдельном участке фронта. А уж для гражданской войны, вынужденно бедной и оборванной - это сказочно много. Такая армада, сконцентрированная в нескольких «кулаках», сама по себе могла бы порвать красный фронт, как гнилую тряпку.

Однако в компактные сокрушительные группировки это богатство не объединилось. Более того, подавляющая часть вообще не добралась до фронта. Потому что была полностью провалена организация тылового снабжения. И грузы (боеприпасы, еда, униформа, техника…) либо разворовывались, либо забивали отдалённые склады.

Новые британские гаубицы портились необученными белыми расчётами в три недели, что неоднократно приводило английских советников в смятение. 1920 год - у Врангеля, по оценке красных, на день боя отпускалось не более 20 снарядов на орудие. Часть батарей вообще приходилось отводить в тыл.

На всех фронтах оборванные солдаты и не менее оборванные офицеры белых армий, без еды и патронов, отчаянно сражались с большевизмом. А в тылу…

Глядя на эти сонмища негодяев, на этих разодетых барынь с бриллиантами, на этих вылощенных молодчиков, я чувствовал только одно: я молился: «Господи, пошли сюда большевиков, хоть на неделю, чтобы хотя бы среди ужасов чрезвычайки эти животные поняли, что они делают.

Иван Наживин, русский писатель и эмигрант

Нескоординированность действий и неспособность организовать, выражаясь современным языком, логистику и тыловую дисциплину, приводили к тому, что чисто военные победы Белого движения растворялись в дыму. Белые хронически не могли «дожать» противника, при этом медленно и необратимо теряя свои боевые качества. Белые армии в начале и конце Гражданской принципиально отличались только степенью оборванности и душевного надлома - причём не в лучшую к финалу сторону. А вот красные - менялись…

Вчера состоялась публичная лекция полковника Котомина, бежавшего из Красной Армии; присутствующие не поняли горечи лектора, указавшего на то, что в комиссарской армии много больше порядка и дисциплины, чем у нас, и произвели грандиозный скандал, с попыткой избить лектора, одного из идейнейших работников нашего национального Центра; особенно обиделись, когда К. отметил, что в красной армии пьяный офицер невозможен, ибо его сейчас же застрелит любой комиссар или коммунист.

Барон Будберг

Будберг несколько идеализировал картину, но суть оценил верно. И не только он. В нарождающейся Красной армии шла эволюция, красные падали, получали болезненные удары, но поднимались и шли дальше, делая выводы из поражений. И даже в тактике не раз и не два усилия белых разбивались об упорную оборону красных - от Екатеринодара до якутских селений. Напротив, неудача белых - и фронт рушится на сотни километров, зачастую - навсегда.

1918 год, лето - Таманский поход, на сборные отряды красных в 27 000 штыков и 3500 сабель - 15 орудий, в лучшем случае от 5 до 10 патронов на бойца. Нет еды, фуража, обоза и кухонь.

1920 год, осень - Ударная огневая бригада на Каховке имеет батарею шестидюймовых гаубиц, две лёгких батареи, два отряда броневиков (ещё отряд танков, но в боях он не успел принять участие), более 180 пулемётов на 5,5 тысяч человек, огнемётную команду, бойцы одеты с иголочки и поражают выучкой даже врага, командиры получили кожаную форму.

Красная кавалерия Думенко и Будённого заставила изучать свою тактику даже противника. Тогда как белые чаще всего «блистали» лобовой атакой пехоты в полный рост и обходом конницы с фланга. Когда армия белых при Врангеле благодаря поставкам техники начала напоминать современную - было уже поздно.

У красных находится место и кадровым офицерам - как Каменев и Вацетис, и делающим успешную карьеру «из низов» армии - Думенко и Будённый, и самородкам - Фрунзе.

А у белых, при всём богатстве выбора, одной из армий Колчака командует… бывший фельдшер. Решающее наступление Деникина на Москву возглавляет Май-Маевский, выделяющийся запоями даже на общем фоне. Гришин-Алмазов, генерал-майор, «работает» курьером между Колчаком и Деникиным, где и гибнет. Почти в каждой части процветает презрение по отношению к другим.

Чем была Гражданская война для обычного гражданина, рядового обывателя? Перефразируя одного из современных исследователей, в сущности это оказались грандиозные, растянутые на несколько лет демократические выборы под лозунгом «голосуй винтовкой!». Человек не мог выбрать время и место, где ему довелось застать удивительные и страшные события исторического значения. Однако мог - пусть и ограниченно - выбрать своё место в настоящем. Или, на худой конец, своё отношение к нему.

Вспомним то, о чём уже говорилось выше - противники крайне нуждались в вооружённой силе и продовольствии. Людей и продовольствие можно было достать силой, но не всегда и не везде, умножая врагов и ненавистников. В конечном итоге победитель определялся не тем, насколько жестоким он окажется и сколько отдельных сражений он сможет выиграть. А тем, что он сможет предложить огромной аполитичной массе, безумно уставшей от беспросветного и затянувшегося конца света. Сможет ли привлечь новых сторонников, сохранить лояльность прежних, заставить колебаться нейтральных, расшатать мораль врагов.

Большевики - сумели. А их противники - нет.

Чего хотели красные, когда они шли воевать? Они хотели победить белых и, окрепнув на этой победе, создать из нее фундамент для прочного строительства своей коммунистической государственности.
Чего хотели белые? Они хотели победить красных. А потом? Потом - ничего, ибо только государственные младенцы могли не понимать, что силы, поддерживавшие здание старой государственности, уничтожены до основания, и что возможностей восстановить эти силы не имелось никаких.
Победа для красных была средством, для белых - целью, и притом - единственной.

Фон Раупах. «Причины неудачи белого движения»

Идеология - инструмент, который сложно подсчитать математически, однако он также имеет свой вес. В стране, где большая часть населения едва-едва читала по складам, было крайне важно суметь внятно разъяснить, ради чего предлагается воевать и умирать. Красные смогли. Белые не сумели даже консолидированно решить между собой, за что воюют. Наоборот, они сочли верным откладывание идеологии «на потом», сознательное непредрешенчество. Даже среди самих белых союз между «имущими классами», офицерами, казаками и «революционной демократией» называли противоестественным - как же им убедить колеблющихся?

…Нами поставлена громадная кровососная банка больной России… Переход власти из советских рук в наши руки не спас бы Россию. Надо что-то новое, что-то до сих пор неосознанное - тогда можно надеяться на медленное возрождение. А ни большевикам, ни нам у власти не быть, и это даже лучше!

А. Лампе. Из «Дневника». 1920 год

Повесть о проигравших

В сущности, наша вынужденно краткая заметка стала повестью о слабостях белых и в существенно меньшей степени - о красных. Это не случайно. В любой гражданской войне все стороны демонстрируют немыслимый, запредельный уровень бардака и неорганизованности. Естественно, и большевики с примкнувшими попутчиками не составили исключения. Но белые поставили абсолютный рекорд по тому, что сейчас назвали бы «безблагодатностью».

В сущности это не красные выиграли войну, они в общем-то делали то, чем занимались и раньше - сражались за власть и решали проблемы, преграждавшие путь к их будущему.

Это белые проиграли противостояние, проиграли на всех уровнях - от политических деклараций до тактики и организации снабжения действующей армии.

Ирония судьбы - большинство белых не защищало царский режим, а то и приняло активное участие в его свержении. Они отлично знали и критиковали все язвы царизма. Однако при этом скрупулёзно повторили все основные ошибки прежней власти, приведшие её к краху. Только в более явной, даже карикатурной форме.

Напоследок хотелось бы привести слова, которые изначально были написаны применительно к гражданской войне в Англии, но прекрасно подходят и к тем ужасным и великим событиям, что сотрясли Россию без малого сто лет назад…

Говорят, что этих людей закрутил вихрь событий, но дело в другом. Никто их никуда не увлекал, и не было необъяснимых сил и невидимых рук. Просто всякий раз, когда они оказывались перед выбором, то принимали верные, со своей точки зрения, решения, но в итоге цепочка верных по отдельности намерений приводила в тёмный лес… Оставалось лишь плутать в злых чащах, пока, наконец, не выходили на свет выжившие, с ужасом глядя на оставленную за спиной дорогу с трупами. Многие прошли через это, но благословенны те, кто понял своего врага и потом не проклинал его

А. В. Томсинов «Слепые дети Кроноса».

"Белое дело" потерпело поражение. Более двух миллионов россиян, связавших свою судьбу с разгромом большевизма, ушли в эмиграцию. Беженские потоки в основном шли тремя путями: в Турцию, Сербию и Болгарию; в Маньчжурию и Китай; в Прибалтику. Далее они растекались по всему миру. Больше всего беженцев осело в Европе. А Россия являла собой пепелище. Сегодня историки спорят о количестве людских душ, унесенных Гражданской войной: 10 или 12 миллионов. К чести многих белых (потерпевших поражение и, в отличие от красных, избежавших эйфории победы), они находили в себе силы говорить о своей борьбе и своем поражении, объективно осмысливая происходящее. Сохранилось множество свидетельств тому. Послушаем их голоса.

Конец нашей борьбы наступил в тот день, когда истекавшая кровью армия осталась вновь одинокой в борьбе... Единственной причиной нашего поражения являются причины военного характера - неравенство сил, истощение нашей живой силы, наших технических и боевых средств.

Н. Львов. "Белое движение". Белград, 1924 год:

Белое движение не завершилось победой потому, что не сложилась белая диктатура. А помешали ей сложиться центробежные силы, вздутые революцией, и все элементы, связанные с революцией и не порвавшие с ней... Против красной диктатуры нужна была белая "концентрация власти...". Белое движение... является движением монархическим и консервативным, но оно прежде всего национальное движение... Партиям служить мы не хотели. Мы боролись и будем бороться против партийного посягательства, будь то Высший монархический совет или левые. Не понять этого значит ничего не понять в белом движении.

А. Лампе. Из "Дневника":

Итак, надо придти к выводу: наше дело проиграно. Неужели же России нужен большевизм, неужели идея национализма побеждена идеей интернационализма только потому, что вся примешенная к нам грязь и накипь превратили нас в защитников интересов класса помещиков против большевиков, выдающих себя за защитников интересов рабочих и крестьян... До слез обидно. Мы проиграли только потому, что скверно играли и только. Мы торопились, мы не выказали никакой государственной зрелости и сгубили чистую идею.

В. Шульгин. "1919 год. Киев под добровольцами":

Контрреволюция не выдвинула ни единого нового имени. Колчак, Алексеев, Деникин, Корнилов и др. - все они были отмечены уже старым режимом... Еще в большей степени это касается невоенных... В этом и была наша трагедия. Ведь революция произошла именно потому, что stoff, составлявший тогда государственную ткань, не выдержал и лопнул. И вот теперь из этих клочков, из лоскутков не выдержавшего материала приходилось отстраивать заново Российское государство. Если бы еще была уверенность, что клочки stoffa за время революции улучшились в смысле добротности. Так ведь нет. В массе они скорее ухудшились: хотя и поумнели политически, но нравственно еще более разболтались.

Н. Чайковский. "Грехи белого режима":

Борьбу с большевиками превратили в борьбу с революцией, прежде чем революция окончилась в умах народа... Войну с большевиками вели как войну с внешним врагом, а не как гражданскую войну, опираясь на силу оружия, а не сочувствие народных масс... Деятелей революции с широкой популярностью устраняли и преследовали. На ответственные посты назначали людей старого режима... Предоставили полный простор и свободу черной прессе Шульгина и Суворина, а левую серьезную печать преследовали. Тем самым подготовляли господство черного шовинизма и грабеж народа... Проводили реакционные меры по землевладению и национальному вопросу... и тем давали оружие для большевистской агитации и местных самостийников.

Н. Астров. Некоторые замечания на рукопись П. Милюкова "При свете двух революций":

Вы не можете представить себе, какая глубокая печаль охватывает меня, когда я вижу, что еще до сих пор серьезно говорят, что какой-то "левый курс" мог бы спасти положение тогда. Левого пути тогда не было. Тогда была революция или сопротивление этой стихии... Трагедия белой борьбы была в том, что она не могла не быть, и в то же время она была обречена. Обвинять же в том, что политика была недостаточно левая, что лозунг "единая и неделимая" погубил дело - это значит упрощать чрезмерно всю иррациональность положения того времени... Среди стихии царила демагогия. Большевизм, вышедший из стихии революции, пожинал жатву.

П. Милюков. Доклад о белом движении. Газета "Последние новости" (Париж), 6 августа 1924 года:

В широком смысле белое движение - это все антибольшевики: социалисты, демократы, либералы, консерваторы и даже реакционеры. В более тесном смысле - эto только защитники старых начал монархии и национализма. Белое движение начинается в первом смысле и кончается во втором, постепенно сужаясь и переходя к идеалам монархической реставрации... Сразу укажу на три причины неудачи белого движения: 1) недостаточная и несвоевременная, руководимая узкокорыстными соображениями помощь союзников, 2) постепенное усиление реакционных элементов в составе движения и 3) как следствие второй, разочарование народных масс в белом движении...

А. Деникин. Речь памяти генерала С. Маркова. Газета "Русское время" (Париж), 2 июля 1925 года:

Прежде всего, белое движение не создавалось отдельными людьми. Оно выросло стихийно, непредотвратимо, как горячий протест против разрушения русской государственности, против поруганья святынь... Смысл и значение белого движения не ограничивается российским масштабом. Недаром один из реальных политиков Запада Черчилль в парламенте Англии в 1919 году говорил своим соотечественникам: "Не колеблющемуся, трескающемуся по швам оплоту западных лимитрофов, а борьбе востока и юга России Европа обязана тем обстоятельством, что волна большевистской анархии не захлестнула ее..."

Почему же наш корабль потерпел крушение? Люди исказили идею и пятнали знамя. Да, это было. Мы хорошо знали свои грехи... Добровольчество не смогло сохранить свои белые ризы. Наряду с исповедниками, героями, мучениками белой идеи были стяжатели и душегубы... Добровольчество есть плоть от плоти, кровь от крови русского народа.

Ни одно из правительств (антибольшевистских. - Г.И.)... не сумело создать гибкий и сильный аппарат власти, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать и заставлять других действовать. Большевики тоже не захватили народной души, тоже не стали национальным явлением, но бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приемами, старой психологи ей, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними...

Докладная записка на имя великого князя Николая Николаевича. 1925 год:

В основе всего их поведения (белых. - Г.И.) лежит абсолютная для этих людей невозможность признать, что сотни тысяч людей были обречены на оставление Родины в тот самый день и час, когда Новочеркасскими решениями 1918 года (речь вдет о создании Добровольчес кой армии. - Г.И.) были предрешены только чисто военные пути, по коим пошла борьба, а не революционные. Только в полном помрачении рассудка могли мы все кощунственно уповать на помощь Всевышнего и на победу нашу в той безумной гражданской войне, где погибли с обеих сторон миллионы ни в чем не повинных русских людей...

Нами поставлена громадная кровососная банка больной России... Переход власти из советских рук в наши руки не спас бы Россию. Надо что-то новое, что-то до сих пор неосознанное - тогда можно надеяться на медленное возрождение. А ни большевикам, ни нам у власти не быть, и это даже лучше! Во всяком случае гражданская война умирает, подыхает и Советская власть, уходим со сцены и мы...

Примерно семь десятков лет мы героизировали и прославляли красных и проклинали белых. Похоже, сегодня они меняются местами. Значит, по-прежнему видим в истории политику. Подлинной истории не нужны иконы - ни в красных, ни в белых обрамлениях. Да, красные победили. Белые были разбиты. Могло быть и наоборот. Как писал А. Герцен, история стучится во многие двери.

Поставим же в своих душах общий памятник - красным и белым, всем убиенным в годы Смуты.

Из крови, пролитой в боях,
Из праха обращенных в прах,
Из мук казненных поколений,
Из душ, крестившихся в крови,
Из ненавидящей любви,
Из преступлений, исступлений,
Возникнет праведная Русь.
Я за нее одну молюсь.
М. Волошин